Эрик Бёрдон - Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке

Я начал говорить о величии Джона Уэйна. Он воткнул лопату в землю, повернулся ко мне и сказала:

— Джон Уэйн, забудь про своего Джона Уэйна. Я хочу сказать, вот такой парень как я, например — ты никогда не подумаешь, что я пережил два взрыва атомных бомб.

— Шутишь, — не поверил я.

— Вовсе нет, парень.

И его рассказ был не менее фантастичен. Во время Второй Мировой он был в Сингапуре, когда напали японцы, и его призвали, как минёра, и вместо пробивания железнодорожного туннеля в Бирме отправили руководить рабочими в Японском котле. После того как Япония вышла из войны, они должны были инструктировать оставшихся на Японских островах, но оказалось, что там были почти одни женщины. Он влюбился в одну японку, женился, завёл семью. Он работал на карьере, когда первую бомбу сбросили на Хиросиму. Туда он попал на следующий же день. Пустыня. Полное разрушение. Его забрали в госпиталь, который располагался в предместьях Нагасаки, и он лежал там, когда вторую сбросили на город.

Джон Уолтерс, также работавший в то время в бригаде, ждал повышения, когда я покинул Университет. Мы не только вместе работали, но и часто пели песни американских рабов, выучив их по пластинкам Алана Ломакса, пока рыли траншеи. Наши ирландские работяги считали нас сумасшедшими. Позднее Джон стал видным радио–продюсером на Би—Би-Си.

Отец был в гневе, что с дипломом дизайнера я не ударил палец о палец, чтобы получить хорошо оплачиваемую работу. Но в душе — рад, что я «не чураюсь никакой работы». Если честно, то я делал несколько попыток найти место в разных дизайнерских конторах, но везде мне мило улыбаясь отказывали, так как у меня не было никаких рекомендательных бумаг от администрации колледжа. Вот так, несмотря на успешно сданные экзамены и получение диплома, я оказался никому не нужен. Меня по–прежнему считали студенческим мясом.

Большинство парней, играющих по выходным в клубе «Новый Орлеан», также так или иначе были связаны с колледжами. Вот почему мы часто выступали в студенческих городках и колледжах. Многие даже думали, что я тоже студент, и у меня не было ни малейшего желания их разубеждать и вдаваться в подробности, почему не работаю по профессии.

Один из студентов Ньюкаслского университета и оказался именно тем человеком, сыгравшим ключевую роль в рождении и жизни Animals. Майк Джеффери, «Человек–в–солнцезащитных–очках». Хорошо это или плохо, но М. Дж., как все его звали, повлиял и на всю мою жизнь. Но он всегда был окружён ореолом таинственности, вплоть до самой своей смерти в авиакатастрофе в середине семидесятых. Джеффери был из прайда злодейского маэстро Свенгали, из породы антрепренёров поп–групп, которые оставили свой след на шестидесятых, таких как Брайан Эпштайн, Роберт Стигвуд и Кит Ламберт. Не так чтоб Майк обладал их талантами, совсем напротив. Но он как и они, был тем парнем, который знал, где и когда следует быть. Или если ты слишком долго задерживаешься и продолжаешь топтаться на одном месте, то он знал, где и когда нечего было ловить.

Майк Джеффери, который, в конечном счёте, стал импресарио Animals, а позднее и Джими Хендрикса (в партнёрстве с Час Чандлером), был типичны представителем первого послевоенного поколения британцев. Ему было достаточно лет, чтобы знать всё о наследии Империи и о прежних порядках. Ему хватало достаточно смелости, чтобы посмеиваться над её агонией и не поддаться удобной этике старого мира. Он и подобные ему горели желанием жить в новой эре. Он был настоящим шестидесятником. Воспитанник старой школой, он ворвался в деловой мир со стремительностью акулы, поглощающей всё на своём пути.

Но, как и знаменитой белой акулой, у Джеффери были сотни обожателей. Все обратили свои взоры в его сторону. Все попали под его обаяние. Это был деловой человек, бизнесмен, который понимал человека сцены.

Я смотрел на него, как на человека, который мог бы предоставить мне не работу, нет, но свободу. Ясно, конечно, что он использовал менее удачливых на пути к своей собственной свободе. Это человек, который с головой окунулся в водоворот страстей… ради самого себя. Когда дела шли хуже некуда, Джеффери, не принимая это близко к сердцу, шёл напролом. С гордо поднятой головой и крепко стоя на ногах. За этого его и уважали. Его увлечение музыкой началось где–то около 1958 года с организации в университете танцев. Он носил тёмные очки, прописанные ему врачом, достаточно тёмные, чтобы их принять за обычные солнцезащитные. Носил всегда тёмные костюмы в тонкую полоску и старомодный школьный галстук. В Ньюкасл Майк приехал из Лондона, в армии служил на Ближнем Востоке. Копия киногероя–мошенника Питера Селлерса. В те дни мне он казался удивительным человеком.

Познакомившись с ним, естественно я сразу стал просить поставить нас на разогреве у тех, уже зарекомендовавших себя групп, которые он привозил из Лондона. Конечно же он никогда нас не слышал и не был в нас уверен. И так было, пока мы не заключили контракт с двумя известными в Лондоне парнями, Ронаном О'Рэйлли и Микки Мостом. Вот тогда–то он и поступил, как всегда когда кто–то вставал на его пути: он отвоевал нас у них и прибрал Animals к своим рукам.

Итак, мы стали играть в его клубах, Downbeat и Club A Go–Go. И часто там бывая, мне удалось увидеть и Камни, и Долговязого Джона Болдри, и многих других. Вот так Майк Джеффери способствовал рождению нашей группы. Он предоставил место, где мы могли родиться, сыграться и вырасти, как это уже случилось с Битлами в Гамбурге, с той лишь разницей, что нам не пришлось покидать наши дома, ради приобретения опыта.

Майк, как и мы все, был мечтателем. В конечном счёте он создал деловую империю, простёршуюся от Англии до Парижа, и от Майорки до Багамских островов. Мы считали его идеальным для Animals импресарио, человеком, на которого могли положиться, который расчищал перед нами путь к нашему совершенствованию. Мы смотрели на него, как на своего Брайана Эпштайна. Мы были ещё невинны, не искушённые в жизненных перипетиях. Всё было для нас вновь, ограничений не существовало. Поэтому не удивительно, что Animals попали под его чары, даже несмотря на то, что мы подозревали, что готовил он на адском пламени.

Он с медалью окончил Ньюкаслский университет по специальности языки и социология, но быстро сообразил, что, используя свой студенческий опыт, сделает гораздо больше денег на музыкальном поприще, нежели займётся общепризнанной карьерой. Ему удалось вовремя поменять систему на рок–н–ролл.

Закрыв свой первый клуб на Нельсон–стрит, Майк открыл другой, назвав его Downbeat. Третий планировал назвать «Маримба» и сделать его немого комфортабельнее. Downbeat был слишком мрачен, несмотря на то, что в действительности был всегда набит звёздами. А по выходным там становилось не просто шумно — все превращались в диких животных. Можно сказать, что 1961 год стал годом нашего рождения, в том году я стал петь в этом клубе регулярно с постоянной группой, да–да, вы правильно подумали, именно той самой, известной вам под именем Animals.