Эрик Бёрдон - Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке

Тигром он набросился на парня. Кати, его подруга, стояла у входа в гостиницу с гордо поднятой головой и расправив плечи. Она была рада за своего старика, как, впрочем, и всегда.

В дверях появился Питер Грант, своей огромной фигурой он заслонил солнечный свет, проникающий в вестибюль, и со своим ист–сайдским выговором произнёс:

— Эрр, в чём дело, Боб? Неприятности?

Парень за стойкой тут же переменился. Мы сломали лёд. Думаю, это была первая гостиница на всём Юге, которая, благодаря нам, изменила своё мировоззрение задолго до появления закона о равных правах.

Этот день был наш. Мы праздновали победу. Мы гордились, особенно был счастлив Боб Левин, но наше радостное настроение оказалось недолгим. Колизей был пуст, концерт отменён. Весь остаток дня и вечер мы просидели на двенадцатом этаже нашей гостиницы. Я, Майк Джеффери, Час Чандлер и Дик Кларк, телерепортёр. Внизу, из окна номера Дика виднелся город, погружённый в вечерние сумерки, мы в растерянности молчали, говорил один только Дик, он говорил что–то об Америке с её яблочным пирогом, даже о расовом законе, как они его тут понимают. Несмотря ни на всё, он возмущался им, хотя ему и приходилось уживаться с действительностью. Он попытался нам что–то объяснять, живя у себя в Англии, где нет такого большого чёрного населения как здесь, мы почти ничего об этом не знали. Он был, конечно, прав. Реальность, как таковая, это совсем другое. Реальность, с которой мы столкнулись впервые здесь, и хотя мы выдержали бой, но Сонни пришлось поселиться в отдельно стоящем от основного здания флигеле. Концерт был отменён, многие потеряли из–за этого свои деньги. А Сонни отказано в посещении бара и ресторана, те принадлежали частному клубу, а не гостинице, и у владельцев были на этот счёт свои установленные правила.

Так мы и просидели там, кляня бедного Дика за его расизм и всю эту чёртову американскую систему заодно, пока Сонни шнырял по той части города, где жили его чёрные братья, и, познакомившись с парой чёрных сестричек, не вернулся в свой гостиничный флигель, не в состоянии вымолвить ни слова и уставший как собака. По всему было видно, что он давно так хорошо не проводил время.

За нашей загрузкой в аэропорту наблюдали из–за своих солнцезащитных очков трое копов. В помощи моей Сонни особо не нуждался, и я пожал ему руку. Все остальные были на позднем завтраке в ресторане аэропорта.

Как только был погружен последний усилитель, один из копов крикнул в нашу сторону:

— Слышь, эй, не забудьте вернуться и встретиться снова с нами!

Я обернулся и улыбнулся, сказав только:

— Благодарю за всё, дружище.

Сонни отреагировал по–своему, он помахал им рукой и тоже произнёс:

— Спасибо, друг.

Один из них крикнул в ответ:

— Нет, только не ты, ты, мать твою, чёрная задница. Тебе бы лучше оставаться в своём Нью—Йорке, где у тебя, как ты знаешь, много оставлено приятного на свою задницу!

Мы улетали с чувством облегчения. Впереди был Новый Орлеан, страна наших снов и бдений, следующий наш пункт в путешествии по Югу.

В день прилёта с неба лились потоки воды. Это было время муссонов: жарко, липко, бесконечный дождь. В лимузинах отвезли нас из аэропорта прямо в гостиницу. Расположенная во французском квартале Мартиника, наша гостиница, была великолепна. Ещё очень рано. Но нас ожидало не менее дюжины интервью, за которыми и прошло всё утро. Я надеялся, что у меня будет возможность посмотреть город; об этом я мечтал с самого детства. Я сгорал от нетерпения, ведь то немногое, что нам удалось увидеть, въезжая в город, снесло мне голову. Всё это я уже видел в книгах по истории джаза.

Песня Боба Дилана «Дом восходящего солнца» явно ассоциировалась с Новым Орлеаном, и нашу версию мы посвятили ему. Везде нас очень тепло принимали и радиоведущие, и журналисты, и промоутеры звукозаписывающих компаний, все кого мы встречали. В конце последнего радиоинтервью за тот день, ведущий спросил меня непосредственно в прямом эфире:

— Знаете, сэр, здесь в Новом Орлеане есть один дом, все его зовут «Домом восходящего солнца». Скажите нам, вы хотели бы взглянуть на этот роковой дом, ну, скажем, сегодня вечером?

— Я всегда искал его, — был мой ответ.

Он рассмеялся и хлопнул меня по плечу.

— Рад услышать это от вас — добро пожаловать в Новый Орлеан. А вам, мои дорогие слушатели, хорошего сегодня вечером концерта. Надеюсь, стадион вместит всех желающих.

Для нашего выступления устроители выбрали стадион. Сцену построили прямо на футбольном поле, оставшуюся половину отдали публике. Отличная, вполне адекватная, дикая толпа и мы, на двух лимузинах въезжаем прямо на траву под лучом прожектора, вырывающего нас из полутьмы, и двигаемся в сторону сцены. Толпа выла, как стая диких зверей. Наша первая вещь Baby Let Me Take You Home вызвала настоящий фурор. Хилтон, играя своё соло, дико тряс своими длинными волосами прямо в свете рампы, чем ввёл в исступление девчонок, вдобавок прыгая туда–сюда и носясь по сцене.

А когда зазвучали вступительные аккорды «Дома восходящего солнца» все повскакивали со своих мест. Полное безумие. Замечательный концерт. Удивительная публика. На бис исполнили версию Talking About You, и нам показалось, что всех мы отправили на Луну.

Я не мог дождаться, чтобы побродить по улицам. Концерт кончился рано, и мы все были в предвкушении свободного вечера.

Вернувшись в Мартинику, я подошёл к окну. Обвёл взглядом расстилающийся передо мной город, выбирая в какую же сторону мне пойти, и сделал глубокий вдох, наполнив лёгкие ароматами Нового Орлеана. Однажды я поклялся себе, что проведу здесь, может быть, месяцев шесть, может быть, год. Невыполнимое желание, но в один из тех дней я дал себе клятву и выполню её. Я снова и снова обещал себе… ах, этот Новый Орлеан — город, являющийся мне во снах.

Позвонил Хилтон и попросил зайти к нему. Я спустился на этаж ниже и постучал к нему в номер. Щёлкнув щеколдой и звякнув цепочкой, он распахнул дверь, высунул голову, посмотрел вправо, влево и широко улыбнулся.

— Заходи, дружище, — произнёс он, настойчиво добавив, — скорее!

И захлопнул за мной дверь.

Я был заинтригован. На телевизоре увидел два кубика сахара с явными следами LSD. Заправившись кислотой, мы приготовились пережить психоделическую ночь в Новом Орлеане и примерно без четверти одиннадцать пошли искать Бурбон–стрит.

Улицы в огне! Живой город. Мы прошли мимо множества блюзовых нор, музыка лилась из каждого окна и каждой раскрытой двери этой главной

артерии. Можно было зайти в любую из них, найти себе столик, и больше никуда не двигаться, но что–то нас удерживало, и мы шли и шли вперёд. Шли с открытыми от удивления ртами, буквально глазами поедая музыку, сопровождающую нас по этому волшебному ковру. Где остановиться? Уверенности у нас не было. Я ждал действия кислоты, которую мы приняли перед выходом, но пока ничего не происходило. Я спросил Хилтона. Он разразился целой тирадой мудрости.