Александр Колкер - Лифт вниз не поднимает

Усталый немногословный артист преображался, когда в комнату входила Маша. Улыбка разливалась по его лицу, глаза молодели. Через минуту его было не узнать. Вялые междометия незаметно переходили в пространные сентенции. И вот перед нами уже не просто Райкин, а великий артист, неповторимый Аркадий Райкин! Когда он играл, он начинал излучать энергию притяжения. Даже в домашней обстановке.

Позже я подружился со всей его семьей. Костя Райкин блистательно сыграл главную роль в моем киномюзикле “Труффальдино из Бергамо”.

И хотя он пел голосом Миши Боярского, но актерская игра и пластика! Так владеть своим телом не может никто! Разве что Майкл Джексон!

Семидесятилетний юбилей Аркадия Исааковича отмечался в скромном маленьком зале Дворца культуры и техники им. Первой пятилетки. Большой зал “Октябрьский” был, конечно, не для него, всемирно известного и всенародно любимого артиста!

В свое время Райкин вынужден был переехать в Москву, потому что не вынес безмерного “обожания” ленинградской партийной номенклатуры.

Тогда, к его юбилею, я написал поздравление. Первая часть на мотив песни “Качает, качает…”, а вторая — на мотив “Стоят девчонки”. Вышел на сцену, сел к роялю и пропел:

…Актеры народ пьющий. Интересно, есть ли официальные данные, какой процент населения, а точнее, какая доля процента населения всей страны не пьет?

В 60-е годы пальма первенства в этом “жанре” бесспорно принадлежала театру им. В. Ф. Комиссаржевской.

В то время я писал музыку ко многим спектаклям этого театра и изучал “жанр” изнутри, активно участвуя в самом процессе.

Достаточно назвать фамилии таких бойцов, как Иван Дмитриев и Игорь Дмитриев, Сергей Боярский (отец Миши) и Николай Боярский, Илья Олыивангер и Иосиф Ционский. Последним в шеренге, где-то “на шкентеле”, стоял я. Начинающий алкаш — “юнга” Колкер.

Некоторые артисты позволяют себе допинг перед спектаклем. А чем они, собственно говоря, хуже спортсменов?

Спектакль начинался так: сад, ночь, луна, скамейка. На скамейке сидит артист (фамилию не называю, он жив и любим театральной публикой).

Артист должен произнести возвышенный, захватывающий зрительный зал монолог.

Артист пришел в театр загодя. Сделал грим и… успел накушаться. Однако за несколько минут до поднятия занавеса занял свое место на скамейке. Все готово к началу спектакля.

— Ваня на месте?! — кричит помреж. — Занавес!

Ваня храпит.

— Как играет! Как играет! — восторженно перешептывается публика.

Ваня храпит.

Раздаются сдержанные благодарные аплодисменты.

Ваня просыпается.

Оглядевшись, обнаруживает, что он в ночном саду. Ну что ж, дело обычное! Поежившись, подходит к дереву и расстегивает ширинку…

Помреж дал занавес. Занавес, как известно, закрывается медленно.

…Юрий Васильевич Силантьев сначала был скрипачом. Потом стал дирижером. Многие годы он руководил эстрадным оркестром Всесоюзного радио и телевидения. Целая песенная эпоха связана с именем этого музыканта.

Внешне он мало походил на дирижера. Грузный, немного сутулый, слегка косолапивший. Очки плохо сочетались с его круглым русопятистым лицом. Изъяснялся он односложно и приземленно, без высокого политеса.

Были у Юрия Васильевича две страсти — музыка и книги.

У его жены Ольги Васильевны была одна страсть — ее муж.

Ольга Силантьева была когда-то балериной. От этой профессии у нее осталось только красивое лицо. Остальная часть ее массивной фигуры плохо увязывалась с искусством Терпсихоры. Она везде и всюду сопровождала мужа. Репетиция, концерт, зарубежные гастроли — Оля рядом. Заботливая жена и телохранитель.

Она никогда не расставалась с большой дорожной сумкой, наполненной всякой вкуснятиной. Стоило Силантьеву бросить на пульт дирижерскую палочку и объявить перерыв, как перед его носом возникала тарелка горячих пельменей. Оля была всегда начеку!

Юрий Васильевич сумел объединить вокруг своего оркестра большинство композиторов и исполнителей. К нему тянулись. От него многое зависело.

Песенные концерты из Колонного зала Дома союзов ждала вся страна. Участие в таком концерте было престижно для любого музыканта и певца.

Репетиции были долгими и изнурительными. Да это и понятно, за вечер оркестр исполнял тридцать-сорок песен.

Силантьев не делил людей по рангам и званиям.

— Клава, подожди маленько, — говорил он в зал Клавдии Ивановне Шульженко, — я сейчас отрепетирую с Машей Пахоменко, она пришла раньше, а потом с тобой.

Если какой-либо композитор, утомленный собственным величием, начинал брюзжать, что ему некогда, Силантьев держал его до конца репетиции.

— Приходи завтра к девяти утра, — говорил он, — будешь первым.

Приговор был окончательным.

Меня с Машей Юрий Васильевич любил. Он записал в фонд радио все мои песни. Маша долгие годы работала с этим оркестром. Гастролировала “у нас” и “у них”.

После концерта Силантьевы шли домой пешком. Этому правилу они никогда не изменяли. Юрий Васильевич спереди, Ольга Васильевна на пару шагов сзади. Шли молча. Отдыхали.

Как-то Юрий Васильевич, глядя на жену и хитро улыбаясь, тихо шепнул мне: “Саня! Как бы я хотел, чтобы на мою Олю вечером, когда мы топаем домой, напали бандиты. Но не больше четырех! Вот я бы посмеялся!.”.

…У меня есть товарищ. Мы знакомы с незапамятных времен. То, что может Миша Баскин, не может никто.

Вы можете организовать фестиваль музыки ленинградских композиторов в Красноярске? Нет? А он может. Вы можете сделать уникальную реставрацию старинного петербургского особняка? Не можете? Ах, не пробовали? А он может. Вы могли бы тридцать лет заниматься самой черновой и неблагодарной работой в творческих союзах? И не дай вам бог!

Среди моих коллег есть такие, которые с молоком матери усвоили основной жизненный постулат: во что бы то ни стало надо влезть в ПРЕЗИДИУМ. Неважно в какой! Президиум собрания, президиум пленума, президиум съезда. Важно сидеть в Президиуме. И тогда машина работает безотказно.