Пётр Бартенев - О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

Наталья Ивановна была очень довольна. Она полюбила Пушкина, слушалась его. Он с нею обращался как с ребёнком. Может быть, она сознательнее и крепче любила его, чем сама жена. Но раз у них был крупный разговор, и Пушкин чуть не выгнал её из дому. Она вздумала чересчур заботиться о спасении души своей дочери [833]. У Пушкиных она никогда не жила. В последнее время она поселилась у себя в Яропольце и стала очень несносна: просто-напросто пила. По лечебнику пила. «Зачем ты берёшь этих барышень?»— спросил у Пушкина Соболевский.— «Она целый день пьёт и со всеми лакеями…»

Увидел он её в первый раз у Иогеля на бале около 1826 [834].

Рассказы о Пушкине.— С. 62—64.

Раевский ехал на Кавказ с сыном Николаем, знакомцем Пушкина по Петербургу, двумя дочерьми, Марьею (14 лет) и девочкою Софьею. Гувернанткой их Англичанкой Мятен, компаньонкою (крёстная дочь Раевского, родом татарка, Анна Ив<���ановна>, сохранившая в выговоре и лице восточный отпечаток) и доктором военным Рудаковским, довольно тяжёлым человеком. Всё это помещалось в двух каретах и коляске. Пушкина сначала поместили с младшим Раевским в коляске, а потом генерал взял его к себе в карету, потому что его сильно трясла лихорадка.— Из Пятигорска, где уже находился старший сын Александр (он и после оставался на Кавказе), все они уезжали на горы Бешту пить железные, тогда ещё вовсе не известные воды, и жили там в калмыцких кибитках, потому что никакого строения не было.— Раевского всюду встречали с большим почётом; в городах выходили к нему навстречу обыватели с хлебом и солью. При этом он, шутя, говаривал Пушкину: прочтите-ка им свою Оду [835]. Что они в ней поймут. Вообще он подразумевал, что Пушкин принадлежит к масонам, дразнил его и уверял, что из их намерений ничего не выйдет. Он взял слово с обоих сыновей, что они не вступят ни в какое тайное общество.

Броневский был холостяк. Раевский ему покровительствовал.

Из Керчи в Юрзуф они плыли на военном бриге, который нарочно отдан был в распоряжение Раевским. Ночью Пушкин ходил по палубе и бормотал стихи.

Гурзуф — лучшая тогда дача на южном берегу — принадлежала герцогу Ришелье, который предложил Раевскому поместиться в ней. Дом двухэтажный, с двумя балконами, один на море, другой в горы. Тут же вблизи татарская деревня. Там ждала путешественников остальная семья Раевского, жена Софья Алексеевна (Константинова) и ещё две дочери, старшая всем Екатерина (теперь Орлова) и Елена лет 16-ти. Пушкин особенно любезничал с первой, спорил с ней о литературе и пр. Елена была девушка очень стыдливая, серьёзная и скромная. Она отлично знала по-английски и переводила из Байрона и В. Скотта на французский язык; но втихомолку рвала свои переводы и бросала. Брат рассказал о том Пушкину, который под окном подбирал клочки бумаг и обнаружил тайну. Он восхищался этими переводами, уверял, что они необыкновенно близки. В Гурзуфе Пушкин достал какую-то старинную библиотеку и перечитывал Вольтера.— Все разговоры иначе не велись, как по-французски.

Оттуда Пушкин с Раевским и сыном уехали раньше остальной семьи, и заезжали под Киевом к бабушке Давыдовой.

Печатается по публикации: Из Пушкинианы П. И. Бартенева. 1. Тетрадь 1850-х годов/Публ. и коммент. М. А. Цявловского // Летописи Гос. Литературного музея.— Кн. 1.— М., 1936.— С. 496—497. Оригинал в ЦГАЛИ, ф. 46 (Бартенева).

Близко познакомился Пушкин с М. Н. Раевской (Волконской) во время совместного путешествия по Кавказу и Крыму в 1820 г. и с тех пор сохранил к ней самые добрые чувства, посвятил ей несколько стихотворений. Эти воспоминания М. Н. Волконской Бартенев использовал в своей работе «Пушкин в Южной России», где сделано соответствующее примечание.

Его же рукою (т. е. Пушкина) на клочке бумаги: 5 стр. Читайте: изгнанной лиры

7 стр. Как жертву милую, как верный цвет надежд.

Эти поправки Пушкин дал Горчакову при экземпляре Кавк. Пленника, который был прислан ему из Петербурга от Греча [836], с приложением 500 рублей за право напечатания этой поэмы. Пушкину был прислан один только экземпляр. Тут же было прислано письмо от Гнедича, в котором он говорит, что за стих:

он бы отдал своё единственное око (как известно, Гнедин был на один глаз крив). Пушкину досадно было взять за пленника такие малые деньги, но на безденежьи он был и тому рад.

Из Пушкинианы П. И. Бартенева.— С. 500—501.

Один из ближайших к Пушкину людей в период кишинёвской ссылки поэта — В. П. Горчаков печатал свои воспоминания в разных изданиях 1850-х гг. (Москвитянин. 1850. № 2, 3, 7; Моск. ведомости, 1858. № 19). Затем много важных сведений получил от него Бартенев, использовавший их в работе «Пушкин в Южной России».

По словам Чаадаева, Граф Сен-При, пэр и знаменитый писатель Франции, прочитав это письмо, сказал, что оно по своему слогу сделало бы честь лучшему писателю — знатоку французского языка.— (Рукопись, о которой в письме идёт речь, заключала в себе и тот отрывок, за напечатание которого пострадал Телескоп, его издатель Надеждин и цензор Болдырев.) [837]— Чаадаев говорит, что у него было много писем Пушкина, но что он сжёг их с другими своими бумагами, в то время, когда, вследствие одного душевного переворота, решился совершенно переменить свой образ жизни и разорвать все связи с прошедшим, уничтожить все воспоминания прошедшего.— Замечу при сём, что показаниям Чаадаева мне не советуют вполне доверяться, и улыбаются вообще при его имени.

Приписка рукою Соболевского:

Вздор.— Чаадаев был один из лучших друзей Пушкина и вопреки всех своих нелепых странностей уже верно человек, коему довериться можно. Кто улыбается при его имени — улыбается, именно припоминая эти странности, а уж верно (если он не скотина) — не может улыбаться самому Чаадаеву минус странности!

Из Пушкинианы П. И. Бартенева.— С. 502.

Сведения, полученные от Чаадаева, с которым Бартенев, по его словам, общался в последние три года его жизни (1853—1856) и в котором видел выдающегося человека и друга Пушкина, биограф использовал в своих работах «Пушкин. Материалы для его биографии» и «Пушкин в Южной России».