Пётр Бартенев - О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

В другом письме Карамзин писал:

« Царское Село, 17 мая 1820. А. Пушкин был несколько дней совсем не в пиитическом страхе от своих стихов на Свободу и некоторых эпиграмм, дал мне слово уняться и благополучно поехал в Крым месяцев на пять [865]. Ему дали рублей 1000 на дорогу. Он был, кажется, тронут, великодушием Государя, действительно трогательным. Долго описывать подробности; но если Пушкин и теперь не исправится, то будет чёртом ещё до отбытия своего в ад. Увидим, какой эпилог напишет он к своей поэмке!» [866]

Княгиня Вяземская в 1824 г. ездила в Одессу с сыном Николаем, лет 7-ми. Пушкин очень его любил и учил всяким пакостям.— «Будь он постарше, я бы вас до него не допустила». В Одессе Пушкин прибегал к княгине Вяземской и, жалуясь на Воронцовых, говорил, что подаст в отставку. Когда решена была его высылка из Одессы, он прибежал впопыхах с дачи Воронцовых, весь растерянный, без шляпы и перчаток, так что за ними посылали человека от княгини Вяземской. Иногда он пропадал. Где вы были?— На кораблях. Целые трое суток пили и кутили.— Раз, во время прогулки по морю на лодке, он прочитал княгине своего Демона. Он признавался княгине в своей любви к Ризнич и сказывал, что муж отослал её за границу из ревности.

Когда Пушкин был женихом, свадьба долго откладывалась; княгиня Вяземская по его просьбе ездила к Н. И. Гончаровой и просила скорее кончать. Пушкин отдал своих 25 т. на приданое. Будущего пушкинского тестя, умоповреждённого Николая Афанасьевича Гончарова, княгиня Вяземская видала в церкви у Большого Вознесения в Москве и говела с ним в одно время. Он прекрасно говорил по-французски и любил употреблять отменные выражения. «Je vous félicite avec la réception de la sainte cène» [867].

Летом 1826 года князь Вяземский провёл в Ревеле с осиротевшею семьёю Карамзиных. Княгиня оставалась в Москве. Возвращённый Пушкин тотчас явился к ней. Из его рассказа о свидании с царём княгиня помнит заключительные слова: «Ну теперь ты не прежний Пушкин, а мой Пушкин» [868]. К последним праздникам коронации возвратился в Москву князь Вяземский. Узнав о том, Пушкин бросился к нему, но не застал дома, и когда ему сказали, что князь уехал в баню, Пушкин явился туда, так что первое их свидание после многолетнего житья в разных местах было в номерной бане.

В письме своём к будущей тёще (в Р. Архиве 1873 года) [869]Пушкин говорит: le mot de bienveillance [870]и пр. Князь Вяземский думает, что это относится вот к чему. Зная, что Пушкин давно влюблён в Гончарову, и увидав её на балу у кн. Д. В. Голицына, князь Вяземский поручил И. Д. Лужину, который должен был танцевать с Гончаровой, заговорить с нею и с её матерью мимоходом о Пушкине, с тем, чтобы по их отзыву доведаться, как они о нём думают. Мать и дочь отозвались благосклонно и велели кланяться Пушкину. Лужин поехал в Петербург, часто бывал у Карамзиных и передал Пушкину этот поклон.

H. Н. Пушкина сама сказывала княгине Вяземской, что муж её в первый же день брака, как встал с постели, так и не видал её. К нему пришли приятели, с которыми он до того заговорился, что забыл про жену, и пришёл к ней только к обеду. Она очутилась одна в чужом доме и заливалась слезами.

Через несколько месяцев, уже в Царском Селе, она пришла к Вяземским в полном отчаянии: муж трое суток пропадает. Оказалось, что на прогулке он встретил дворцовых ламповщиков, ехавших в Петербург, добрался с ними до Петербурга, где попался ему возвратившийся из Польши из полку своего К. К. Данзас, и с ним пошёл кутёж…

Ещё за месяц или за полтора до рокового дня Пушкин, преследуемый анонимными письмами, послал Геккерну, кажется, через брата жены своей, Гончарова, вызов на поединок. Названный отец Геккерна, старик Геккерн, не замедлил принять меры. Князь Вяземский встретился с ним на Невском, и он стал рассказывать ему своё горестное положение: говорил, что всю жизнь свою он только и думал, как бы устроить судьбу своего питомца, что теперь, когда ему удалось перевести его в Петербург, вдруг приходится расстаться с ним; потому что во всяком случае, кто из них ни убьёт друг друга, разлука несомненна. Он передавал князю Вяземскому, что он желает сроку на две недели для устройства дел, и просил князя помочь ему. Князь тогда же понял старика и не взялся за посредничество; но Жуковского старик разжалобил: при его посредстве Пушкин согласился ждать две недели.

История разгласилась по городу. Отец с сыном прибегли к следующей уловке. Старик объявил, будто сын признался ему в своей страстной любви к свояченице Пушкина, будто эта любовь заставляла его так часто посещать Пушкиных и будто он скрывал свои чувства только потому, что боялся не получить отцовского согласия на такой ранний брак (ему было с небольшим 20 лет). Теперь Геккерн позволял сыну жениться, и для самолюбия Пушкина дело улаживалось как нельзя лучше: стреляться ему было уже не из чего, а в городе все могли понять, что француз женится из трусости. Свадьбу сыграли в первой половине генваря. Друзья Пушкина успокоились, воображая, что тревога прошла.

После этого Государь, встретив где-то Пушкина, взял с него слово, что если история возобновится, он не приступит к развязке, не дав знать ему наперёд. Так как сношения Пушкина с Государем происходили через графа Бенкендорфа, то перед поединком Пушкин написал известное письмо своё на имя графа Бенкендорфа, собственно назначенное для Государя. Но письма этого Пушкин не решился посылать, и оно найдено было у него в кармане сюртука, в котором он дрался. Письмо это многократно напечатано. В подлиннике я видал его у покойного Павла Ивановича Миллера, который служил тогда секретарём при графе Бенкендорфе; он взял себе на память это не дошедшее по назначению письмо [871].

В 1836 году княжна Марья Петровна Вяземская была невестою (она вскоре и вступила в брак с П. А. Валуевым). Родители принимали лучшее петербургское общество. H. Н. Пушкина бывала очень часто, и всякий раз, как она приезжала, являлся и Геккерн, про которого уже знали, да и он сам не скрывал, что Пушкина очень ему нравится. Сберегая честь своего дома, княгиня-мать объявила нахалу-французу, что она просит его свои ухаживания за женою Пушкина производить где-нибудь в другом доме. Через несколько времени он опять приезжает вечером и не отходит от Натальи Николаевны. Тогда княгиня сказала ему, что ей остаётся одно — приказать швейцару, коль скоро у подъезда их будет несколько карет, не принимать г-на Геккерна. После этого он прекратил свои посещения, и свидания его с Пушкиной происходили уже у Карамзиных. Княг. Вяземская предупреждала Пушкину относительно последствий её обращения с Геккерном. «Я люблю вас, как своих дочерей; подумайте, чем это может кончиться!» — «Мне с ним весело. Он мне просто нравится. Будет то же, что было два года сряду».— Пушкин сам виноват был: он открыто ухаживал сначала за Смирновою, потом за Свистуновою (ур. гр. Соллогуб). Жена сначала страшно ревновала, потом стала равнодушна и привыкла к неверностям мужа. Сама она оставалась ему верна, и всё обходилось легко и ветренно.