Пётр Бартенев - О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

В другом месте своей речи, рисуя портрет Арзамасца, Пушкин говорит про него, что он

Этими немногими словами очерчены характер и направление Арзамасского общества.

Но оно, к сожалению, и может быть к несчастию Пушкина, скоро рассеялось. То собрание его, в котором молодой поэт произнёс Александрийские стихи свои, было последнее, по крайней мере в Петербурге. Члены Арзамаса и именно наиболее содействовавшие к оживлению заседаний, отозваны были из столицы разными обязанностями. Д. В. Дашков отправился в Константинополь. Д. Н. (граф) Блудов в Лондон, оба по дипломатической службе, Жуковский и А. И. Тургенев уехали в Москву, куда в то время переселился Двор.

Обстоятельство это, если не ошибаемся, имело влияние на судьбу Пушкина. Ближайшее знакомство, дружба и нравственное влияние членов Арзамаса, конечно, спасли бы его от увлечений, которым в скором времени он предался необузданно и которые не раз потом отзывались мучительными стонами раскаяния.

Между тем служба, какова бы она ни была, в министерстве иностранных дел, а всего более родственные и общественные связи отца открывали молодому Пушкину вход в лучшие кружки большого света. Сюда относятся родственные отношения и знакомство его с графами Бутурлиными и Воронцовыми, с князьями Трубецкими, графами Лаваль, Сушковыми и проч. Так, известно по преданию, что в эту пору своей жизни Пушкин появлялся на блестящих вечерах и балах у графа Лаваля. Супруга сего последнего, любительница словесности и всего изящного, с удовольствием видала у себя молодого поэта, который, однако, и в то время уже тщательно скрывал в большом обществе свою литературную известность и не хотел ничем отличаться от обыкновенных светских людей, страстно любя танцы и балы. Так, знаем мы ещё, что во второй половине 1817 года он нередко посещал одну знатную даму, которая привлекала его внимание странным образом жизни и занятий своих, стремительностью характера и мечтательностию. Карамзин писал о нём в это время к одному приятелю, уехавшему в Москву: «Пушкин влюблён в Пифию (так называлась в обществе эта дама) ; он перед нею прыгает, коверкается, но, к сожалению, не пишет ей стихов» [259] Речь идёт о кн. Е. И. Голицыной. . Пушкин страстно любил некоторое время бальные вечера, описанию которых посвящено у него несколько строф в первой главе Онегина, где между прочим читаем:

Впрочем, большой свет скоро наскучил поэту, как сам он говорит в Послании к лицейскому товарищу князю Г<���орчакову>, которое весьма замечательно и в историческом отношении, ибо в нём живо изображена картина тогдашнего большого света:

Пушкин не замедлил пристать к этой «семье молодых повес». В течение полугода с ненасытностью африканской природы своей предавался он пылу страстей. Это время по жизни вполне объясняется свойствами его впечатлительной души. Но, конечно, большое влияние имело на него направление эпохи. Может быть, никогда на Руси не были в таком ходу шумные сборища, заносчивые речи. Молодёжь, побывавшая во Франции, свидетельница и участница русской славы и недавних побед, как бы охмелела от радости. В начале 8-й главы Онегина, в тех строфах, которые можно назвать поэтическою автобиографиею Пушкина, так описывается то время:

Много было тогда друзей у Пушкина. К большей части их отнёс он впоследствии 19-ю строфу в четвёртой главе Онегина и известное четверостишие:

Немногие из тогдашних приятелей Пушкина постигнули его и, умев привязать к себе, остались любезны его сердцу. Сюда принадлежат в особенности офицеры гвардии Павел Петрович Каверин, воспитанник Геттингенского университета, бывший адъютант Бенигсена и участник последних войн, подружившийся с Пушкиным ещё в Царском Селе, и Николай Иванович Кривцов, славный своими ранами и пленом в Москве, где он лежал вместе с больными французами, коим после спас жизнь, человек, душевные качества которого будут достаточно описаны, если скажем, что он был дружен с Карамзиным и вёл с ним постоянную переписку; далее офицер генерального штаба Михаил Андреевич Щербинин, потом Василий Васильевич Энгельгардт, известный в Петербурге своею открытою жизнью, и богатые холостяки братья Александр и Никита Всеволодовичи Всеволожские, собиравшие у себя в доме весёлое общество, которое называлось Зелёною лампою, и др. Имена их Пушкин увековечил своими посланиями [261] К Каверину Пушкин написал послание в 1817 году: Забудь, любезный мой Каверин , и пр.; о нём же говорится в XVI-й строфе 1-й главы Онегина. К Кривцову написано два послания, первое в 1818 г., когда Кривцов уезжал в Англию, и Пушкин посылал ему на дорогу какую-то поэму Вольтера,— Когда сожмёшь ты снова руку , и пр.; другое в 1819 г.: Не пугай нас, милый друг и пр. Щербинину в 1818 г. написано в Альбом стихотворение: Житьё тому, любезный друг , и пр. К Энгельгардту в 1818 г. послание: Я ускользнул от Эскулапа и пр., к одному из Всеволожских в 1819 г. при отъезде его в Москву: Прости, счастливый сын пиров , и пр. . К последнему он писал из Бессарабии: