Михаил Никольский - Кровью своего сердца

Очень нравились мне занятия по рисованию. Преподаватель, низкого роста, горбатый, не привлекал студентов своим внешним видом. Но как только он начал читать лекцию, заостряя внимание на значении рисования и черчения для будущей профессии инженера, сразу заслужил исключительное уважение и вызвал интерес к своему предмету. В конце лекции он посоветовал нам купить набор простых конструкторских карандашей, резинку, линейки, угольники, лекала и другие чертежные приспособления. На следующем занятии он предложил нам взять карандаши и начал учить их правильно затачивать. Затем достал проволочную модель куба размером примерно 70х70х70 сантиметров, поставил его на возвышение на кафедре и дал задание: нарисовать эту фигуру в такой проекции, как каждый видит ее со своего места.

Я неплохо умел рисовать. Присмотрелся к кубу со своего места, попытался на черновых листах набросать эскизы. Вижу: получается. И начал рисовать на ватмане. Прошло минут 30. Преподаватель ходит между рядами, низко нагибается над каждым рисунком и громко делает замечания: «Неправильно, посмотри внимательнее», «У тебя тоже неправильно». Подошел ко мне: «А у тебя хорошо, так и надо». И пошел дальше. А к моему столу тут же подбежали девушки, посмотреть, как я нарисовал, и стали просить, чтобы я им помог. Закончив свою работу, я подошел к одной из них, набросал эскиз куба с ее места и посоветовал, как окончить рисунок. Первая половина лекции закончилась, все разошлись на перерыв, но многие подошли ко мне, чтобы посмотреть рисунок куба. После перерыва я помог выполнить задание еще нескольким студентам. Одним из первых я сдал свою работу на преподавательский стол и попросил разрешения выйти из аудитории. На следующем перерыве многие ребята благодарили меня за помощь, выражая готовность при случае помочь и мне.

Так продолжались занятия месяц. В выходные ребята тянули меня на стадион, смотреть футбол. Конечно, денег на билеты у нас не было, поэтому для проникновения на стадион мы пользовались тщательно замаскированными дырками в высоком дощатом заборе. При этом приходилось постоянно быть начеку, чтобы не заметил конный милиционер, который проезжал по периметру стадиона и отгонял любопытных. Иногда, когда оставались деньги, мы ходили в кино, но это было очень редко.

Меня удивляло, что многие студенты почти не готовились к занятиям, полагая, что до экзаменов еще далеко, успеем, мол, научиться. Я же привык ежедневно перечитывать конспекты, уточнять пропущенные или сокращенные слова, разбираться в записанных формулах, правилах и законах, чем часто вызывал насмешки своих товарищей по комнате в общежитии. Иногда, чтобы не быть «белой вороной» в компании друзей, я тоже прогуливал лекции.

Продукты мы привозили из дома. И, конечно, всем привезенным делились друг с другом. Одному, может, этого бы на месяц хватило, а так расходовалось за неделю. Но товарищи никогда не подводили, и свои продукты: сало, хлеб, колбасу — делили на всех. Холодильников еще не было, и продукты хранились в тумбочках или на улице в сетках. Нередко бывали и случаи воровства. Часто, особенно по субботам и воскресеньям, мы с ребятами из общежития договаривались поработать на разгрузке вагонов на товарной станции. Помню, разгружали вагоны с капустой и другими овощами, с досками и другими строительными материалами. Уставали мы здорово, но были довольны тем, что утром каждому выдавали на руки заработанные деньги — рублей по 20, 30, а то и больше.

Иногда мы даже уходили с лекций в здание Академии Наук Белорусской ССР, которое размещалось через дорогу почти напротив института. Там тоже была работа: переносить на носилках тяжелые папки с документами канцелярии Виленского генерал-губернаторства, которое после сентября 1939 года вместе с территорией Западной Белоруссии было присоединено к СССР 67. За час такой работы каждому платили по два рубля.

Материальное положение студентов еще более усложнилось, когда было объявлено, что с нового 1941 года каждый должен будет платить за учебу 400 рублей в год 68. Конечно, не у всех была возможность уплатить такую сумму, поэтому приходилось подрабатывать, часто в ущерб учебе.

В октябре меня вместе с другими студентами вызвали в Ворошиловский райвоенкомат г. Минска на призывную комиссию. Пройдя комиссию, я получил удостоверение допризывника — осенью 1941 года мне предстояло идти в армию.

Никогда не забуду моего участия в декабре 1940 года в лыжных соревнованиях студентов первых курсов из нескольких институтов Минска, которые проводились в связи с предстоящими республиканскими соревнованиями студентов в честь приближающейся годовщины образования Белорусской ССР 1 января 1941 года (69). На соревнованиях я занял третье место, получил грамоту и был включен в команду института для участия в республиканских соревнованиях. Здесь сказалась лыжная подготовка с детства, когда зимой приходилось из своей деревни ходить на лыжах с запасом продуктов до школы, преодолевая расстояния до 30 и более километров в одну сторону.

Вспоминаются мне и наши попытки пробраться на демонстрации и митинги в честь 1 мая и 7 ноября. Студенты должны были идти в институтских колоннах, а значит не видели ни парада, ни самой демонстрации. Поэтому мы старались пробраться через военные и милицейские заслоны к центральной улице. Правда, иногда попадало за отсутствие в студенческой колонне, но наказание компенсировалось удовлетворенным любопытством.

Не забылось мне и такое происшествие. Где-то в ноябре под вечер в нашу комнату на втором этаже общежития зашли три сотрудника милиции: капитан, старший лейтенант и сержант. Ничего не объясняя, они сразу приступили к осмотру тумбочек, что-то искали. Мы забросали их вопросами: «Что вы ищете? Что случилось?» Тогда старший из них спрашивает: «Кто из вас бросил в окно бутылку из-под кефира?» Мы ответили, что никто не бросал. Он обошел нас, каждому заглянул в глаза, видимо, надеясь, что бегающий взгляд выдаст виновника. Потом обратившись к Сергею Герасимову, сказал: «Пройдемте с нами». Мы все следом отправились в районное отделение милиции, чтобы узнать, за что задержали Герасимова. Наши попытки добиться объяснений и встретиться с начальником отделения оказались безрезультатными. Наутро уже все студенты из общежития вместо занятий отправились вместе с нами. Но сколько мы ни требовали, сколько ни добивались, ничего у нас не вышло и в этот раз.

Мы все поехали в институт. Направили делегацию к ректору, чтобы тот позвонил в милицию и выяснил, в чем дело. Ректору это тоже не удалось. Тогда примерно 200 или 300 человек студентов покинули аудитории, собрались во дворе института, чтобы отправиться в милицию выручать товарища. Ведь мы прекрасно знали Герасимова как спокойного, рассудительного человека, который не мог совершить плохой поступок, тем более, что тогда мы с ребятами тоже находились в комнате и могли подтвердить его невиновность.