Михаил Никольский - Кровью своего сердца

Потом выяснилось, что кто-то из студентов выбросил из форточки пустую бутылку из-под кефира, которая попала в окно соседнего дома, разбила стекло. Осколками оконного стекла были поранены женщина, что сидела у окна, и ее грудной ребенок. Да, это совершил кто-то из студентов, и виновного необходимо было найти, а пока в милиции сидел человек, который ничего не совершал, и это было несправедливо.

Вскоре все студенты собрались у отделения и заполнили не только коридоры, двор, но и улицу, начали раздаваться выкрики с требованиями объяснений, а также личных переговоров с начальником или его заместителем. Только через два или три часа такого шума и гама к нам вышел начальник милиции. «Мы требуем проведения экспертизы в присутствии наших представителей», — заявили лидеры студентов и вручили начальнику соответствующую петицию с подписями всех студентов. Начальник сначала отказывался, но потом согласился. Поскольку уже вечерело, экспертиза была назначена на утро следующего дня. Мы опять пропустили занятия, но добились своего. Экспертиза подтвердила, что из нашего окна бутылка никак не могла попасть в окно соседнего дома. Только после этого наш Герасимов был выпущен из камеры предварительного заключения, и мы, ликуя от торжества справедливости, поехали в институт.

Это ЧП запомнилось не только первокурсникам, но многим другим студентам и, конечно, руководству института. Именно этот эпизод помог мне восстановиться студентом первого курса этого института в августе 1945 года.

За зимние каникулы я хорошо отдохнул дома, встретился с друзьями детства, и снова приехал на занятия. Тогда я не знал, что еще в прошлом году в совхоз был назначен новый директор — Колганов Александр Ильич, что он по какому-то вопросу повздорил с главным бухгалтером, моим отцом, и понизил его в должности до старшего бухгалтера. А когда однажды отец опоздал на работу на 15 минут, директор оформил дело в суд. Отца вновь понизили в должности и начали высчитывать 20% заработка в пользу государства. Я узнал об этом, когда родители стали присылать меньше денег. Тем не менее занятия продолжались и надо было как-то выкручиваться, зарабатывать самому.

Уже с весны в столице Белоруссии стало неспокойно. Ощущалось беспокойство по поводу обострения международной обстановки в Европе, ходили упорные разговоры о неизбежной войне нашей страны с Германией. Но не верилось, что подписанный в сентябре 1939 года договор о ненападении на 10 лет будет нарушен. Хотя по городу были усилены патрули, и нас несколько раз даже не пускали переходить железнодорожные пути по нашему мостику. Тогда шли специальные поезда, на которых Молотов ездил в Берлин, а Риббентроп приезжал в Москву 70. А в июне студенты начали сдавать экзамены за первый курс. Уже сдали по нескольким предметам, но…

В воскресенье 22 июня мы договорились с ребятами из общежития сходить на стадион на очередной футбольный матч. Однако уже ранним утром над городом появились первые фашистские самолеты и сбросили бомбы на важнейшие объекты 71. Город был похож на развороченный муравейник. В переполненном трамвае мы еле добрались до института. Пока ждали, что кто-то что-то нам объяснит, по радио передали выступление Молотова 72. Началась война. Из института мы все — допризывники бросились в райвоенкомат. Там уже все были на местах, но на наши настойчивые просьбы зачислить добровольцами на фронт отвечали: «Ждите, когда надо будет — позовем. А пока идите, без вас забот хватает».

Мы опять в институт. И снова ничего конкретного. Только радио будоражило и волновало душу своими сообщениями о том, что превосходящие нас в танках и авиации фашистские силы продвигаются на восток, занимая наши города и села. На второй день повторилось то же самое как в институте, так и в военкомате. Только после обеда в институте начали формироваться команды из студентов, которые под руководством военных специалистов должны были тушить зажигательные бомбы 73на крышах и спасать раненых из-под обломков жилых зданий.

На следующий день началась срочная эвакуация ценного имущества и документов, а также преподавателей и студентов института. По несколько автомашин, нагруженных доверху, отправлялись на станцию, где все перегружалось в вагоны. Однако большинство студентов не желали эвакуироваться, стремясь на фронт.

Но началось отступление, и вместе с отступающими раздробленными частями красноармейцев и группами гражданского населения, мы начали отходить на восток. Нашей целью был Могилев, говорили, что там теперь руководство республики. Мы шли днем и ночью, делая короткие привалы для отдыха и сна. Колонны беженцев и эвакуирующихся ежедневно подвергались бомбардировке. Мы стремились присоединиться к действующей армии, но никто из встреченных нами командиров не соглашался зачислить нас в свою часть. «Ищите особый отдел», — всегда предлагали нам. За двое-трое суток пути наша группа существенно поредела. Кто-то пропал во время бомбежки, кто-то отстал, кто-то просто изменил направление. Некоторые разошлись по домам, кто-то продолжал продвигаться к Могилеву, а несколько человек, в том числе и я, узнав, что правительство из Могилева переехало в Гомель, повернули на юг. Не доходя Бобруйска, мы перешли шоссе на Слуцк, дальше пробирались по лесам и болотам и вскоре присоединились к новой группе солдат. Это были остатки пулеметного взвода во главе с лейтенантом. Они несли на себе и тянули по земле части станковых пулеметов «Максим» 74 и ящики с лентами патронов.

Не думаю, что стоит подробно вспоминать о первых днях отступления. Об этом написано много книг и снято не меньше кинофильмов. Вспомним хотя бы фильмы по романам К. Симонова «Живые и мертвые» и «Солдатами не рождаются» 75. На собственной шкуре пришлось испытать бомбежки, обстрелы, близкую гибель людей, видеть и обстрелянные мирные колонны беженцев, и разрушенные города и поселки.

Не доходя до Речицы, мы встретили верхового из штаба какой-то другой части, который велел нам повернуть в сторону Лоева. Там готовилась оборона, рылись траншеи, окопы, строились заграждения их колючей проволоки, чтобы задержать противника на Днепре. Верховой предупредил, что если мы за сутки не достигнем Лоева, то окажемся в окружении врага, так как вражескими частями уже взят Бобруйск, они обходят Гомель, хотя между Жлобином и Речицей еще продолжаются упорные бои.

Мне пришлось поверить в то, что можно дремать и на ходу. Идешь, дремлешь, стукнешься о впереди идущего и приходишь в себя. Трудно было, но молодой организм выдерживал нагрузку.

Когда мы присоединились к другим частям, лейтенант посоветовал нам обождать, а сам пошел искать старшего командира, чтобы договориться с ним о зачислении нас двоих, оставшихся от двадцати, что вышли из Минска, в свою часть. Но командир повторил уже знакомую нам фразу: «Ищите особый отдел». Конечно, мы понимали, что немцы уже давно засылают в тылы наших войск своих диверсантов, переодетых в военную, милицейскую, гражданскую форму и отлично владеющих русским языком, поэтому и не желали рисковать командиры.