Михаил Никольский - Кровью своего сердца

После короткого разговора женщина пригласила меня в беленую хату-мазанку 93: «Изголодался, небось, солдатик, зайдем, покушать дам». Когда мы зашли в избу, я попросил позволения вымыться хоть чуть-чуть и переодеться в чистое. «Конечно, сделаем — и помоем, и переоденем», — услышал я в ответ, и хозяйка захлопотала у печки.

Умывшись и пообедав, я начал расспрашивать хозяйку о том, что происходит в округе. Она рассказала, что фашисты уже начали устанавливать свой «новый порядок», что в крупных деревнях и райцентрах появились объявления о смертной казни — расстреле каждого, кто укрывает большевиков и евреев, солдат и офицеров, командиров и комиссаров, также расстрел грозил за саботаж и неподчинение новым властям, за убийство немецких солдат и офицеров, за прослушивание советских радиопередач. С быстротой молнии передавались из деревни в деревню вести о варварских действиях «новых хозяев» 94.

Рассказала мне хозяйка и историю, которую я вспомнил только после войны, прочитав рассказ М. Шолохова «Судьба человека», в котором она повторялась почти слово в слово 95.

Фашисты конвоировали колонну пленных. Говорят, там было несколько тысяч солдат и офицеров, взятых при окружении. Была уже осень — дожди, морозные ночи. Теплой одежды ни у кого не было, поэтому многие замерзали по дороге. В одной из больших деревень пленных разместили в церкви. Колокольня была разрушена попаданием вражеского снаряда, а в церкви все разместиться не могли. Тогда старший офицер из конвоя приказал построить всех пленных в две шеренги, которые растянулись примерно на 300 метров. Офицер проходил вдоль строя, всматривался в глаза каждому и задавал единственный вопрос: «Комиссар? Юде?« 96, после чего пленного выталкивали из строя и отводили в сторону. Таких набралось около двухсот человек. Их отвели в низину за деревней и расстреляли, а остальных загнали в церковь. Людей набилось, как сельдей в бочке, — сесть негде.

Когда хозяйка рассказывала о том, как развернулись события дальше, глаза ее наполнились слезами — сама она была женщиной набожной. Пленные ночью часто стучали в двери церкви, чтобы их выпустили по нужде. Многие из них были люди верующие, да и те, кто не особенно верил в бога, все равно не могли себе позволить справлять естественные надобности в стенах древней церкви. Но охрана не реагировала. В церкви послышались отчаянные крики, шум, стук в двери усиливался. Доведенные до отчаяния пленные, не выдержав, дружно нажали на массивную дверь, она затрещала под вопли и стоны, прижатых к ней людей, терявших сознание. Наконец, дверь сорвалась с петель и проход открылся. В этот момент охранники открыли пулеметный и автоматный огонь и начали забрасывать вырвавшихся во двор пленных гранатами. Почти все были убиты, раненых потом добили из пистолетов. А оставшихся в живых утром погнали дальше.

Эта трагедия потрясла местных жителей. И это совершили люди… Люди, на ременных пряжках которых было выбито «Gott mit uns!», что по-русски означает «С нами Бог!». Стало быть, любые действия этих варваров можно оправдать именем всевышнего.

Хозяйка окончила рассказ, немного помолчала, вытерла подолом фартука слезы и предложила остаться ночевать: «Поздновато уже, стемнело». Заночевал я, а утром отправился в путь, унося с собой необъяснимое чувство вины перед гостеприимной хозяйкой, которая за ночь успела выстирать мою одежду и даже высушить ее у печи. Кроме того, вместо моей старой шинели она дала мне теплую стеганую фуфайку, чтобы не мерзнуть холодными осенними ночами. В дорогу она положила мне кусок хлеба и шмат сала в сумку, наполнила карман семечками подсолнуха, рассказала, как лучше идти, какие деревни обходить, чтобы не нарваться на фашистов.

Следуя советам хозяйки я пробирался самыми безопасными тропами и однажды встретил белоруса, родом из Гомельской области, вырвавшегося из плена. Мы познакомились. Его звали Василий. Низкого роста, худощавый, черноглазый, с косматыми черными волосами, в рваной одежде, с полотняной торбочкой за плечами и с палкой в руках он скорее выглядел пастушком, чем солдатом. Он, как и многие другие, обменял военную форму на гражданское старье, а впридачу хозяйка положила ему хлеба, сала, луковицы и даже вареные яйца. Он сообщил, что в деревнях встречал полицаев. Они его не задержали, поверили, что идет из тюрьмы и ненавидит Советы за то, что без вины пострадал.

Я рассказал немного о себе. Вдвоем идти стало и веселее, и безопаснее. Прежде чем войти в большой город или крупный населенный пункт, мой попутчик один отправлялся на разведку, затем возвращался и мы выбирали наиболее безопасный путь дальше. Например, в одной из деревень женщина ему сказала, что на окраине есть пост, где полицаям поручено задерживать всех идущих на запад без немецких документов и направлять в ближайший лагерь военнопленных. Эту деревню мы благополучно обошли.

Через Чернигов прошли днем по шоссе. Немцы суетились на улице возле автомашин, кто-то играл на губной гармошке, и никто не обратил на нас внимания, приняв за местных жителей. Мы проходили по уже знакомым местам. Вот насыпь вдоль улицы, на четырех ее углах старинные орудия, дальше руины разрушенного военного училища, полуразрушенного здания фабрики музыкальных инструментов. Покидали город мы уже не по центральному шоссе, а окольными улочками. Вечерело, нам следовало решить, где заночевать. Появилось впечатление, что чем дальше от фронта, тем спокойнее, а по слухам, белорусов не задерживают и пропускают домой. Но оказалось, что все не совсем так. Мы не стали рисковать и переночевали в копне соломы в поле на окраине города, вдали от центральных дорог. У моего напарника был пистолет «ТТ» 97, который он показал мне, убедившись в моей надежности, но мы надеялись, что нам не придется им воспользоваться.

Дальше дорога пошла кустарниками и болотами, так как приближались мы к родной белорусской земле. Через реку Сож переправились на небольших рыбацких лодках, местные рыбаки поддались на уговоры и перевезли нас на другой берег. Вскоре мы пришли к дому Василия. Он познакомил меня со своими родителями и с дедушкой. Я остановился у них на несколько суток, хозяйка с радостью согласилась приютить товарища сына по несчастью.

Мы помылись в бане, переоделись в чистое белье и хорошенько выспались после ночевок под открытым небом. На второй или третий день в деревне появились партизаны, они долго нас расспрашивали, приглашали в свой отряд, но я не согласился. Я знал, что партизанские отряды уже действуют почти по всей территории Белоруссии, и в нашей местности тоже наверняка был такой. Еще на фронте я читал сообщения о том, что белорусским партизанам Бумажкову и Павловскому (98) за мужество и героизм, проявленные в боях с фашистами на территории Октябрьского района, было присвоено высокое звание героев Советского Союза. Партизаны согласились со мной, что все же воевать лучше поближе к дому.