Михаил Никольский - Кровью своего сердца

Поблагодарив хозяев за приют и гостеприимство, пошагал я дальше один. А через день снова встретил попутчика, он шел до Калинкович. Около одной из деревень мы переправились через Припять. Старик из местных жителей посоветовал держаться вдали от шоссе Гомель-Калинковичи, что проходило по лесной болотистой местности. Так мы и пошли. Впереди показалась небольшая деревенька. Улицу мы прошли спокойно, но из крайней от леса избы вышли нам навстречу два полицая с повязками на рукавах и с охотничьими ружьями. Остановили нас. Мы объяснили, как и договаривались, что один — учащийся техникума, другой — бывший заключенный, оба идем домой. Но, очевидно, полицаи нам не поверили, провели в хату. Мы остались в передней, а они прошли в комнату. Вдруг слышим за перегородкой разговор: «Что с ними цацкаться, за сарай и конец». А другой голос возражает: «Нет, в Речицу их надо, в лагерь. Молодые еще, здоровые, их в Германию увезут». Услышав все это, мы, не теряя ни секунды, вышли на крыльцо. Там стоял третий полицай, мы к нему: пусти, мол, за сарай до ветру. Тот по дурости отпустил. А мы за сараем осмотрелись: забор, за ним болото, поросшее кустарником. Забыли и «до ветру». Махнули через ограду — только нас и видели.

Пригнувшись, пробежали по кустарнику, поплутали по болоту, но вышли, наконец, на греблю — дорогу по болоту, выложенную бревнами и жердями. Навстречу нам попалось стадо коров, которое женщины гнали домой. Пробираясь между широкими спинами коров, мы вышли к ельнику и орешнику. Оглянулись — погоня. Двое верховых пробирались за нами через стадо. И один из них был уже достаточно близко. Тогда мой товарищ достал наган и выстрелил в преследователя. Лошадь поднялась на дыбы и встала. Не ожидавшие сопротивления полицаи повернули назад. Мой товарищ улыбнулся: «Смотри-ка ты, и „пушка“ моя пригодилась».

Начинались полесские болота, поросшие ольхой, березами, кустами малинника, черемухи и камышом. Шагая по этим тропинкам, мы иногда встречали женщин и стариков из местных жителей. Они сочувствовали нам и предупреждали о возможной опасности. Шли мы больше днем, так как ночи были холодные, подмораживало, иногда появлялись первые снежинки, и поэтому приходилось искать ночлег.

Помню, вошли мы в одну из деревень километра за два от шоссе Речица-Калинковичи. Заходим в крайнюю хату, объясняем хозяйке суть дела, а она нам заявляет, что без разрешения старосты посторонних на ночь пускать в дом нельзя. Но посмотрев на наши измученные и уставшие от недосыпания и недоедания лица, она согласилась провести нас в сарай на сеновал. Она очень беспокоилась, чтобы нас никто не увидел, так как ослушание приказа старосты грозило ей и семье расстрелом, и просила нас вести себя тихо. Еще засветло хозяйка пошла доить корову и принесла нам кувшин свежего молока и кусок хлеба. Мы поблагодарили ее, поели и уснули, как убитые. Утром мы проснулись от того, что хозяйка пришла в сарай доить корову. Она опять принесла нам молока и еще теплый ломоть сковородника (испеченный на сковородке толстый блин из теста, оставшегося после приготовления круглых буханок подового хлеба). Сковородник был вкусным, приятно пах свежим домашним хлебом, а с парным молоком он нам понравился еще больше. Поблагодарив хозяйку за доброту, мы незаметно вышли из сарая, через огород выбрались к лесу, а там по знакомой тропинке дальше на запад.

Вышли мы на шоссе, довольные, что нас никто не видел и мы не подвели нашу хозяйку. Идем, доедаем краюшки теплого сковородника, шутим, смеемся. По обе стороны шоссе — замерзшее болото, покрытые инеем кусты, буреломы, которые летом представляют собой непролазные чащи. Примерно через двадцать минут нас догнали еще два человека. Мы решили подождать их, все-таки вместе веселее. Эти двое тоже что-то ели по дороге. Когда они подошли поближе, мы увидели, что они едят теплые блины, смазанные здором — так называют жир из внутренностей свиньи. Мы подождали, пока они закончили еду, потом коротко познакомились. Оказалось, что они идут из Речицы. Фашисты выпустили их из лагеря, и даже выписали пропуска на русском и немецком языках, дающие право проезда до места жительства, пропуска были заверены подписями немецкого коменданта и печатью со свастикой. Про себя мы оба позавидовали им — у нас таких не было, и нас могли задержать в любой момент за отсутствие каких-либо документов. Мы договорились идти по двое на некотором расстоянии друг от друга, чтобы не привлекать внимание встречных.

Ближе к десяти утра на шоссе показалась грузовая автомашина, полная немцев. Наши попутчики шли метров в четырехстах впереди нас. Документов, как у них, у нас не было, да и желания лишний раз встречаться с врагом тоже. Я и говорю спутнику: «Давай быстрее в кусты».

Мы спрятались в кустах метров за сто от шоссе. Сидим, ждем. Слышим — машина остановилась, под шум мотора наши попутчики что-то говорили по-белорусски, но вместо ответа прозвучала автоматная очередь. Взревел мотор, и машина вскоре скрылась за поворотом шоссе. Мы подождали еще немного и вышли на дорогу. Оба наши попутчика лежали на земле, истекая кровью и держа в руках немецкие пропуска. Замечаю напарнику: «А ты хотел отнять у них пропуска, ссылаясь на пистолет. Иди, бери те документы». «Да, — говорит, — ты оказался прав».

Еще через пару суток мой попутчик пришел домой в город Калинковичи. Немного отдохнув у него и подкрепившись, пошел я дальше один, обходя деревни, где, по словам местных жителей, уже были немецко-полицейские гарнизоны. Новых попутчиков я уже не встретил. На лодках переправлялся через Птичь и несколько других мелких речушек. Благополучно прошел знакомые с детства деревни Малые Городятичи, Большие Городятичи, Калиновку (бывшая деревня Убибатьки) Любанского района. Странно было слышать от женщин о том, что на Любанщине появились бандиты, которые отнимают оружие и одежду у тех, кто идет из плена, а потом убивают. Не верилось, что это могут быть партизаны. Но чем черт не шутит, об осторожности забывать нельзя никогда. Кстати, в этих полесских деревнях полиции еще не было.

Перейдя временный деревянный мостик через Орессу возле Калиновки, я свернул с дороги вдоль осушительного канала на болото, выломал толстую палку и пошагал прямиком на новый поселок Сосны — центр совхоза Жалы Загальского сельсовета. Здесь в одном из новых домов жили мои родители. Было это в начале ноября, когда болота уже покрылись тонкой корочкой льда, но вода в канавах еще не замерзла. При перепрыгивании таких канав мне очень пригодилась выломанная, почти трехметровая палка, по крайней мере мне не угрожала опасность выкупаться в ледяной воде. Так за тридцать трое суток из далекой Полтавской области пришел я домой на Любанщину.