Павел Щёголев - Дуэль и смерть Пушкина [Исследование и материалы]

Из четырёх названных документов известны только тексты первого и четвёртого. Вызов Пушкина и «записка посланника» до нас не дошли.

биться об заклад, что свадьбы не будет … Ср. в письме С. Н. Карамзиной к брату на с. 509 наст. изд. {227}

Письмо С. Н. Карамзиной от 20 ноября см. с. 478—479 {91} .

Щёголев цитирует обрывки разорванного Пушкиным письма Геккерну от 21 ноября 1836 г. Текст этого письма был реконструирован Н. В. Измайловым (см.: История текста писем Пушкина к Геккерну//Летописи Гос. Лит. музея. М., 1936. Кн. 1. Пушкин. С. 338—357) и Б. Казанским (см.: Письмо Пушкина Геккерну// Звенья. 1936. Т. 6. С. 5—93). Приводим перевод первой черновой редакции этого отрывка в чтении Измайлова (подлинник был разорван на 16 кусков, из которых 5 утрачено): «2 ноября у вас был [от] с вашим сыном [новость <...> доставила большое удовольствие. Он сказал вам] [после одного] вследствие одного разговора <���…решён>, что моя жена опаса<���ется> анонимное письмо [<���……> что она теряет голову] <���…..> наносит решительный удар <...> составленное вами и <���экзем>пляра [ано<���нимного> письма] <���…..> были разосланы <���…..> было сфабриковано с <���…..> был уверен, что найду моего <���…..> не беспокоился больше. В самом деле, после менее чем трёхдневных розысков я уже знал, как мне поступить». Дальше как у Щёголева. (См.: Письма последних лет. С. 202. Здесь же, на с. 162—165 полная реконструкция письма). Во втором черновике (он разорван на 32 куска, из которых 16 утрачено) Пушкин убирает все упоминания о жене. С. Л. Абрамович справедливо считает, что «зачёркнутые строки приоткрывают тайну 2 ноября» — дня, когда, по её мнению, состоялось свидание Н. Н. Пушкиной с Дантесом на квартире И. Полетики ( Абрамович. С. 65). Жена поэта оказалась в зависимости от Геккернов. Огласка погубила бы её репутацию. Пушкин знал от жены мотивы, которые вызвали анонимные письма, — это привело его к убеждению, что инициаторами их были Геккерны. Со своими друзьями он поделился подозрениями, но умолчал о мотивах — это и вызвало приведённые Щёголевым слова Вяземского в письме к Михаилу Павловичу: «Мы так никогда и не узнали, на чём было основано это предположение». [Возврат к комментариям {117} {385} ]

Письмо от 26 января 1837 г. является переработкой ноябрьского письма.

В настоящее время известен подлинник письма, хранившийся у потомков секретаря Бенкендорфа и почитателя Пушкина, лицеиста VI выпуска П. И. Миллера. У верхнего края первой страницы письма находится несколько стёршаяся карандашная запись рукой П. И. Миллера: «Найдено в бумагах А. С. Пушкина и доставлено графу Бенкендорфу 11 февраля 1837 года». Этот факт Миллер ещё раз подтверждает в черновой записке, посвящённой истории гибели Пушкина: «Письмо к гр. Бенкендорфу он <���Пушкин> не послал, а оно найдено было в его бумагах после смерти, переписанное и вложенное в конверт для отсылки» (см.: Эйдельман Н. Я. Десять автографов Пушкина из архива П. И. Миллера//Зап. ОР ГБД 1972. Вып. 33. С. 308—309). Показав письмо Бенкендорфу, Миллер оставил его себе «на память», и вскоре после смерти Пушкина оно, в числе других документов, стало распространяться в так называемых «дуэльных сборниках» (см. о них примеч. на с. 474 наст. изд. {80} ). Таким образом, сведения Бартенева об этом письме, идущие от Вяземских и Миллера, были подтверждены находкой автографа с пометой Миллера. [Возврат к комментариям {359} {360} ]

21 ноября Пушкин написал два письма — к Геккерну и Бенкендорфу, и оба письма остались неотправленными. Как связывались в сознании Пушкина неотправленные письма? Казалось бы, что каждое из них опровергает другое и что отсылка этих двух писем одновременно психологически невозможна. Оскорбительное письмо Геккерну вело к дуэли, письмо к Бенкендорфу — должно было её остановить. Предположение, что Пушкин, оскорбляя Геккерна, т. е. провоцируя дуэль, предпринимал шаги к тому, чтобы дуэль не состоялась, — невозможно. В письме к Бенкендорфу Пушкин прямо обвинял посланника в составлении анонимных писем, отказываясь представить какие бы то ни было мотивы своего обвинения. Он не требовал «правосудия», но мог надеяться, что правительство обратит внимание на то, что «недавно произошло» в его семействе, и поступит, как сочтёт нужным. А могло счесть нужным разобраться в истории с пасквилем и не только выразить своё неудовольствие посланнику, но и принять меры к удалению его из Петербурга. Наверное, мысль о том, что Геккерна могут удалить из Петербурга, мелькнула в сознании Пушкина, когда он готов был заявить правительству, что посланник Нидерландского королевства — мерзавец, занимающийся составлением подмётных писем (да ещё писем, в которых содержатся намёки на двух императоров — покойного и царствующего).

Мог ли надеяться Пушкин, что обвинение, не подтверждённое конкретными доводами, будет принято? Когда писал письмо, очевидно, думал, что царю достаточно его слова; написав письмо и обдумав его ещё раз — в этом усомнился. Поэтому можно предположить, что письмо к Геккерну было написано только тогда, когда отпала мысль о посылке письма Бенкендорфу. Подтверждение этого имеется в словах самого Пушкина. В ноябрьском письме к Геккерну есть фраза, которая сразу же была вычеркнута Пушкиным: «Быть может вы желаете знать, что помешало мне до сих пор обесчестить вас в глазах дворов нашего и вашего» ( Акад. Т. 16. С 190). Истолковать её можно только так: хотел «обесчестить» (написал письмо к Бенкендорфу), но не стал (не отослал его). Эта вычеркнутая фраза не оставляет сомнений, что Пушкин имел два плана мести, что он колебался, какой из них выбрать, остановился на втором (письмо к Геккерну), прочитал его Соллогубу, и только вмешательство Жуковского, по-видимому, остановило отсылку этого письма (см. вступит. статью, примеч. к с. 10—11 наст. изд. [См. среднюю часть вступительной статьи Левкович Я. Л. — Прим. lenok555. ]). [Возврат к комментариям {359} {360} ]

Это очень красивый и добрый малый, он в большой моде (фр.). Всё письмо по-французски.

Эти слова Е. Н. Гончаровой-Дантес приводит А. И. Тургенев в письме к П. А. Осиповой от 24 февраля 1837 г. (Пушкин и его современники. Спб., 1903. Вып. 1. С. 59).

О поведении Дантеса по отношению к Н. Н. Пушкиной после женитьбы на Е. Н. Гончаровой пишет С. Н. Карамзина. Её письма передают также психологическое и эмоциональное состояние Пушкина. Из них мы видим, что даже близкие друзья перестали его понимать и не видели, какая трагедия разыгрывается перед ними. Приводим отрывки из писем её и А. Н. Карамзина. 29 декабря. С. Н. Карамзина: «…я продолжаю сплетни и начинаю с темы Дантеса: она была бы неисчерпаемой, если бы я принялась пересказывать тебе всё, что говорят; но поскольку к этому надо прибавить: никто ничего не знает, — я ограничусь сообщением, что свадьба совершенно серьёзно состоится 10/22 января; что мои братья, и особенно Вольдемар (очень чувствительный к роскоши), были ослеплены изяществом их квартиры, богатством серебра и той совершенно особой заботливостью, с которой убраны комнаты, предназначенные для Катрин; Дантес говорит о ней и обращается с ней с чувством несомненного удовлетворения, и более того, её любит и балует папаша Геккерн. С другой стороны, Пушкин продолжает вести себя самым глупым и нелепым образом; он становится похож на тигра и скрежещет зубами всякий раз, когда заговаривает на эту тему, что он делает весьма охотно, всегда радуясь каждому новому слушателю. Надо было видеть, с какой готовностью он рассказывал моей сестре Катрин обо всех тёмных и наполовину воображаемых подробностях этой таинственной истории, совершенно так, как бы он рассказывал ей драму или новеллу, не имеющую к нему никакого отношения. До сих пор он упорно заявляет, что никогда не позволит жене присутствовать на свадьбе, ни принимать у себя замужнюю сестру. Вчера я убеждала Натали, чтобы она заставила его отказаться от этого нелепого решения, которое вновь приведёт в движение все языки города; она же, со своей стороны, ведёт себя не очень прямодушно: в присутствии мужа делает вид, что не кланяется с Дантесом и даже не смотрит на него, а когда мужа нет, опять принимается за прежнее кокетство потупленными глазами, нервным замешательством в разговоре, а тот снова, стоя против неё, устремляет к ней долгие взгляды и, кажется, совсем забывает о своей невесте, которая меняется в лице и мучается ревностью. Словом, это какая-то непрестанная комедия, смысл которой никому хорошенько непонятен; вот почему Жуковский так смеялся твоему старанию разгадать его, попивая свой кофе в Бадене.