Пол Сьюард - Ангелы спасения. Экстренная медицина

Чаще всего это происходит в ситуациях, когда люди достаточно молодого возраста собираются в большие группы, например в колледжах и на военных базах. Как правило, сначала у всех все в порядке, а потом, казалось бы, внезапно, совершенно здоровый человек сваливается с тяжелой инфекцией. Далее другие, тоже здоровые, кто имел контакт с заболевшим, тоже становятся жертвами инфекции, и тоже внезапно. (По этой причине врачи рекомендуют молодежи, собирающейся в колледж или в армию, прививаться против данного микроорганизма.)

Инфекция может развиваться двумя путями. Иногда она локализуется в мозговых оболочках и спинномозговой жидкости. Это само по себе опасное и зачастую смертельное заболевание. Но бывает, что инфекция распространяется по всему телу, повреждая и разрушая значительную часть тканей, что в большинстве случаев приводит к смерти пациента. Выживший может остаться без конечностей или внутренних органов, быть полностью обезображен.

Для врача, впервые осматривающего пациента, достаточно нескольких симптомов, чтобы понять, что дело серьезное. Быстрое развитие болезни, молодой возраст, внезапная высокая температура, изможденный вид, петехии и пурпура, быстро распространяющиеся по телу, – тут и полуминутного осмотра было достаточно, чтобы любой врач скорой помощи решил: на обследования нет времени, надо срочно лечить. Катетер для внутривенных вливаний уже стоял, так что мое назначение сестра могла предсказать заранее.

– Два грамма роцефина струйно.

– Коннор уже за ним пошел.

Неудивительно – Коннор проработал в отделении скорой помощи много лет.

Он вернулся через минуту и тут же начал вводить лекарство, мощный антибиотик в высокой дозировке, эффективно подавляющий бактерию Neisseria .

Я проверил время. С момента, когда ее привезли, прошло не более четырех минут.

– Четыре минуты, от поступления до начала лечения. Отличная работа! – сказал я.

Оба в ответ только кивнули. Радоваться пока было нечему. Я назначил также прокапать 500 мг ванкомицина – не самый лучший антибиотик против Nesseria , но все-таки он уничтожает бактерии, резистентные к роцефину.

Медсестра перепроверила жизненные показатели. Сердцебиение оставалось ускоренным, около 120 ударов в минуту – как при беге трусцой. Давление держалось на уровне 110/65, с подачей кислорода через канюли в носу оксигенация была стопроцентной. Ректальная температура 40, дыхание удовлетворительное – 18 раз в минуту. Я был уверен, что из-за сильного жара у нее все равно началось обезвоживание, поэтому сказал медсестре влить также литр физраствора, потом выписал направления на общий и клинический анализ крови, электролиты, посевы и уровень молочной кислоты.

Дальнейший осмотр мало что добавил к тому, что я и так уже знал. Единственной новостью оказалось сохранение подвижности шеи.

Менингит оказывает влияние на ткани, прилегающие к позвоночному столбу, и распространенным симптомом заболевания является неподвижность и боли в шее. В данном случае их отсутствие нисколько не обнадеживало: в войне сражаются обе стороны, и если одна молчит, это обычно означает, что она сложила оружие. Точно так же сохранение подвижности шеи могло быть вызвано не отсутствием инфекции, а неспособностью организма бороться с ней.

Так оно и оказалось, и я ничего не мог с этим поделать.

Я спросил, кто сегодня дежурит в интенсивной терапии.

Сестра посмотрела на доску у меня за спиной.

– Доктор Тристан.

– Спасибо, – ответил я и пошел к посту, чтобы ему позвонить.

Доктор Тристан был дома и немедленно ответил на мой звонок. Я рассказал, что у нас происходит. Он спросил только:

– Может, стероиды?

– Я уже дал роцефин, но сейчас добавлю и их.

Он сказал, что приедет как можно скорее и сделает люмбальную пункцию (забор спинномозговой жидкости, позволяющий установить, есть ли у пациента менингит), а потом повесил трубку. Я скомандовал сестре ввести больной 10 мг декадрона. Вряд ли это могло изменить ситуацию, но стероиды достаточно широко применяются, лекарство не могло ей навредить, а я готов был хвататься за любую соломинку.

Тут подошла сотрудница по связям с родственниками пациентов.

– Здравствуйте, Пол, – сказала она, – приехали ее мать и сестра. Я посадила их в комнату ожидания; вы готовы с ними поговорить?

Я отодвинул телефон и взглянул на нее. Потом ответил, без улыбки:

– Зависит от того, что вы подразумеваете под «готов».

– Я понимаю, – вздохнула она и похлопала меня по руке. – Пойдемте?

Дежурная медсестра должна была сообщить доктору Тристану, когда он приедет, что я разговариваю с семьей пациентки. Идти было недалеко – зал ожидания находился прямо за углом.

Очень тяжело сообщать людям плохие новости. В то же время, это одна из важнейших составляющих моей работы. Мне предстояло сообщить семье девушки, что у нее очень опасная болезнь, которая к моменту госпитализации зашла, к сожалению, уже далеко. Они пока этого не знали, но, по сути, в этот самый момент превращались в жертв страшной семейной трагедии: смерти ребенка. В таких ситуациях человек сначала ощущает скорбь, а за ней приходит гнев.

Родные начинают гадать, что сделали не так – и что сделали не так другие. Такие ситуации могут подрывать семьи, разрушать жизни людей, близких к умершему. Пациент умрет, а семья останется, и то, что я скажу, может сильно повлиять – к лучшему или к худшему – на то, как они справятся со своим горем.

В зале ожидания оказались две женщины. Одна была матерью пациентки, вторая – сестрой. Обе сидели рядышком на диване. Я присел в кресло напротив.

Сначала я представился и пожал им руки.

Потом поинтересовался, не нужно ли им что-нибудь. Может быть, стакан воды или чашку кофе? Они покачали головами.

Я спросил, понимают ли они, что происходит. Порой меня поражает, насколько представления родственников о случившемся отличаются от моих. Особенно когда речь идет о жизни и смерти. Естественно, они не представляли себе всей опасности положения [9] «естественно, они не представляли себе всей опасности положения»: Это касается не только людей, не связанных с медициной; точно так же ведут себя и медсестры, и врачи. С тяжелыми новостями не так-то просто смириться. Когда у одной из моих племянниц обнаружили отверстие в кости шеи, я прямо в процессе хирургической биопсии сумел себя убедить, что это какая-то незначительная костная инфекция – а не метастаз от вовремя не выявленного рака груди, который у другой пациентки распознал бы сразу же. Точно так же я оставил отца в отделении интенсивной терапии, чтобы поехать на деловую встречу в соседнем штате – я просто не хотел понимать, насколько он близок к смерти. Я никогда не забуду эти – и другие – свои ошибки; такое не забывается. .