Александр Розен - Времена и люди. Разговор с другом

Трамвай плелся необыкновенно долго. Рясинцев скучал и под конец стал жалеть, что связался со всем этим делом. «В конце концов, Федоров не совершеннейший же идиот, и если он согласился, чтобы я ехал с ним, так там ничего такого и быть не может…»

Потом он стал мысленно ругать Бельского. Ведь это из-за него он портит себе вечер. А что в благодарность? Пинки… Эхма!

— Что с вами? — спросил Иван Алексеевич.

Рясинцев поспешил улыбнуться:

— Нет, нет, ничего.

Еще прошло полчаса, и наконец Иван Алексеевич сказал:

— Приехали.

— Фу, черт, ветрище какой! — вырвалось у Рясинцева. — Поземка какая злая! Темнота… Да где мы в самом деле: в Ленинграде или не в Ленинграде?..

— В Ленинграде, в Ленинграде, в самом настоящем Питере, — успокоил его Иван Алексеевич.

В это время из темноты вынырнули несколько фигур и весело бросились навстречу Ивану Алексеевичу.

— Сашка!..

— Я самый. Решили вас встретить. Это Петро — Фонарик, вы же знакомы! А это Гришка Ибрагимов, а это Вася Решкин, наш новенький. Хотели на вокзал, но времени не хватило.

— Я, ребята, сегодня не один, со мной товарищ Рясинцев. Познакомьтесь. Отставить: рукавицы не снимать. Холодно.

«Зря я сюда приплелся», — подумал Рясинцев, снимая шинель. По всему чувствовалось, что здесь самый обычный вечер, да еще и не из богатых. Своего клуба типография не имела. Зал, в котором происходили собрания производственные и праздничные, находился на третьем этаже главного корпуса, и гул печатных машин мешал оркестру.

Рясинцев прочел программу, красиво набранную разными шрифтами: «Доклад. Выступление самодеятельности. Танцы». Он пожал плечами и стал разглядывать зал. Народ преимущественно пожилой, степенный. И молодежь вроде тех, которые встречали Ивана Алексеевича у трамвая. Не удивительно, что наша цыганочка отказалась от такой поездки! В это время кто-то рядом сказал:

— Иван Алексеевич! Очень рада, что вы приехали…

— Екатерина Григорьевна!..

Рясинцев поднял голову, увидел Катю, и в какую-то долю секунды его мысли резко изменили направление.

В рядах было очень тесно. Иван Алексеевич вскочил:

— Познакомьтесь, пожалуйста. Это тоже наш офицер, товарищ Рясинцев. Присоединился ко мне в поезде.

— И отнюдь не жалею, — подхватил Рясинцев. — Что ни говорите, а приятно чувствовать себя дважды именинником: вчера — у нас праздновали, а сегодня — у вас.

Катя улыбнулась:

— Завтра еще у наших соседей будут отмечать День Советской Армии!.. А пока что наберитесь терпения и ждите, когда начнем. Саша, развлекай гостей!

Рясинцев даже не взглянул ей вслед, искоса следил он за взглядом Ивана Алексеевича. Первая его мысль была: «Ай да Кирпичников, ай да молодец!» Он не себя хвалил — ну что там, право, — случай, просто случай, ничего больше, надо же быть справедливым в оценке. Вот у товарища Кирпичникова действительно научный прогноз! Неладно с товарищем Федоровым, и все. Статейки он, конечно, пописывал, а сам в это время… Да ну что там, все ясно даже пионеру. А вообще-то она дурнушка, рассуждал Рясинцев, который считал себя знатоком женской красоты. И променять цыганочку на такую… словом, кожа да кости. Но хватит, пора атаковать.

— Хорошенькая девчонка, — сказал Рясинцев громко. — Тихо, черт, руку сломаешь! — крикнул он, тряся рукой, которую изо всех сил сжал Иван Алексеевич. — Да что я тебе сделал? Что я плохого сказал?

— Тише, тише, — говорил Иван Алексеевич в ярости. — Ведь рядом сидят ее воспитанники.

— Да я разве против? А что она хорошень… Молчу, молчу.

Он замолчал, сделав вид, что обижен. «Вот это да, — думал он, тряся рукой. — Вот это действительно «страсти-мордасти».

— Удивляюсь вам, — тихо, но очень твердо сказал Иван Алексеевич. — Вы не мальчик, кажется, и могли бы сами понять, а если не можете понять или не хотите, так знайте, что эта, как вы сказали, девчонка — вдова, муж ее погиб на фронте, ребенок погиб здесь в блокаду. Понимаете? Надо же уважать все-таки.

— Да разве я не понимаю, разве не сочувствую, — паясничал Рясинцев. — А сказал я потому, что… ну потому, что, ей же боже, никак за вдову принять невозможно.

Но Иван Алексеевич больше не слушал его. Он был занят своими мыслями и своими наблюдениями. С удивлением заметил, что Катя не совсем такая, как всегда. Какие-то скованные движения, непросто держится. Заученная улыбка гостеприимной хозяйки, а похоже, что на душе невесело. «Почему? — спрашивал себя Иван Алексеевич и отвечал себе: — Потому что в такой день, как сегодня, в праздник, да еще в такой праздник, ей особенно тяжело и одиноко. И чувствует она себя бездомной…»

Иван Алексеевич не ошибся. Но он не знал действительной причины, которая вызвала Катино сегодняшнее, далеко не праздничное настроение.

Утром ей позвонила Симочка и попросила приехать в райком комсомола. Может быть, в другой день? Нет, именно сегодня. Но именно сегодня дел было особенно много. К тому же, как нарочно, заболела гриппом Анна Николаевна, а без нее все вдвойне труднее. На этот раз Бурков выручил: подвез в райком на машине.

— Милецкая сейчас придет, подождите немного, она у Локотника, — сказали Кате в комнате инструкторов. У Симочки был здесь «свой собственный столик», который она без труда получила: никто кроме нее из привлеченного актива не претендовал на постоянную «жилплощадь».

Это была самая оживленная комната в райкоме, и Катя любила здесь бывать. Здесь всегда было много разных людей, знакомились быстро, и так же быстро возникали споры. Катя была знакома почти со всеми инструкторами. Юрка Гловацкий когда-то учился вместе с Аркадием. К Кате он относился с особой нежностью. С Женей Богдановой она встретилась в самое тяжелое время: обе хоронили своих близких.

— Товарищ Вязникова, привет! — услышала Катя, обернулась и увидела Максимова, того самого работника Эрмитажа, знакомство с которым началось так неудачно. Ей потом рассказывали, что этот Максимов оказался прямым и принципиальным человеком: на бюро райкома очень резко выступил против Симочки, она чуть было выговор не заработала «за демагогию». — Ну, как жизнь? — спросил он Катю. — Отремонтировались?

Катя засмеялась:

— Да, осенью еще закончили. Собираемся к вам. Девять человек уже записалось.

— Вот и хорошо! — обрадовался Максимов. — Я, знаете ли, у вас в районе большие дела проворачиваю. Очень хорошо отнеслись…

В это время вошла Симочка и, увидев Катю и Максимова, не то улыбнулась, не то нахмурилась:

— А, старые знакомые!

Максимов сразу же отошел от них. Вообще Кате показалось, что с приходом Симочки в комнате стало как-то менее шумно. Но и Симочка сразу же понизила голос настолько, что даже Юрка Гловацкий, которому очень хотелось услышать их разговор, так ничего и не услышал.