Игорь Мартьянов - Слово солдата

Но это — потом. А сейчас будущие защитники Севастополя брели, как во сне, по берегу, не отрываясь взглядом от моря.

…После бани, в флотском обмундировании и остриженные под нулевку, мы все оказались на одно лицо. Начался курс молодого краснофлотца: движение в строю, тактические занятия, отчаянные штурмы высокого каменного забора, за которым покоятся герои севастопольской страды 1854—1855 года, изучение уставов и оружия и многие иные нужные воинские премудрости. К счастью, у всех за плечами была неплохая допризывная подготовка и кое в чем мы уже разбирались. На вечерних прогулках дружно пели: «Севастополь, эх, не сдадим, моряков столицу»… И были уверены, что не сдадим.

После принятия присяги к бескозыркам прицепили ленточки, и кончилась для нас обидная дразнилка «салага». Потом началось распределение по флотам и флотилиям — на Азовский и Каспийский, на Дунайскую и Пинскую… По списку проверили наличие вещей: кальсон — трое, тельняшек — три, подворотничков — полдюжины. В доказательство того, что не больше и не меньше, помотали этими вещичками над головами. Матрас с прочими казенными пожитками за спину — и на катер. Я — в черноморский флотский экипаж.

Пока определили меня в так называемую переходящую роту. Работал на ремонте линкора «Парижская Коммуна», патрулировал по городу, дневалил по роте, состоял на камбузе. Много интересных людей повидал здесь. Одни искренне и страстно тосковали по морю, рассказывали удивительные истории, приключавшиеся с ними в дальних странах, где побывали, показывали редкие заморские сувениры. На некоторых ребят, по сути и характеру своему сухопутных, служба наша нагоняла тоску. Иные же, отчаянные и взъерошенные, как морской прибой, никогда не расставались с гитарами и всем «охотничьим» байкам морских волков предпочитали морские песни, многие из которых сами и сочиняли.

Зная, что место это для меня — временное, я не прикипал душой ни к нему, ни к новым приятелям, а ждал, когда же — в путь. И вот вместе с такими же, как я, первогодками катим мы в кузове грузовика вдоль морского берега на север. Было море как море, и вдруг сурово и неотвратимо поднялось, вздыбилось стеной. Глаз не отвести, а жутко смотреть. Вдруг да обрушится на тебя гигантская масса воды!

Прибыли на 10-ю батарею. В чистой светлой казарме — почти домашняя обстановка. Под окнами палисадник, яблони да груши, на клумбах цветы. Все это ухожено заботливыми руками матросов.

Назначили меня сначала заряжающим к 4-му орудию. Через несколько дней уплотненной учебы — стрельбы. Оба заряжающих — Потапов и я — облачаемся в специальные брезентовые куртки с петлями на груди из пеньковой веревки. Держа для устойчивости друг друга за эти петли, берем на руки лоток, накатываем на него со стола снаряд, который и нацеливаем в открытую пасть орудия. «Прибойниковый» Черненко одной рукой, как галушку в рот, заталкивает в казенник стопятидесятикилограммовый снаряд. Потом закладываем порох, закрываем замок. Ну, а наводчики уже ловят цель.

На батарее — настоящие богатыри. Ведь морские орудия не были механизированы, и все делалось вручную. И немалая силенка требовалась, чтобы понянчиться с этакой чушкой.

Учебные стрельбы проводились в основном по морским целям — щитам, которые тянул специальный буксир. Потом в порту считали дырки и объявляли результаты. Жены комсостава готовили традиционный пирог для отличников, и все мы лакомились им по окончании стрельб.

Спорт был нашей общей страстью. По выходным дням на площадке и берегу кишел народ. Прыгали, играли в футбол, в волейбол, гонялись на шлюпках. По перетягиванию каната наша батарея занимала первое место на флоте. Физзарядку мы обожали, на водные процедуры бежали к морю так, что гудела под ногами земля.

Жили мы дружно, весело и насыщенно. Были среди нас певцы, аккордеонисты, акробаты. И учиться, и отдыхать умели. Да только не унималась тревога в груди. Знали: война вовсю бушевала на просторах Европы, лились там кровь и слезы, крепко потягивало с той стороны пороховым смрадом. Фашизм свирепствовал безнаказанно…

Двадцать первого июня легли спать под мирный «отбой», мечтая в воскресенье лишний час понежиться в постелях, а двадцать второго вскочили по тревоге за три с половиной часа до подъема — уже под грохот взрывов и лихорадочной стрельбы зенитных установок на кораблях и береговых батареях.

Для зенитчиков и прожектористов началась оборона Севастополя…

Рано утром с севера по кромке берега и над морем на небольшой высоте пошли самолеты с фашистской свастикой. Они несли магнитные мины и бомбы для уничтожения нашего флота. Зенитки заставляли «гостей» бесприцельно сбрасывать свой груз в воду. Над крышами зависли громады аэростатов воздушного заграждения. Город ощетинился.

Ждали официального сообщения — кто же напал? Пока же виновницу нападения — Германию — называть врагом запрещалось, и тех, кто не сдерживался, глядя на фашистские самолеты, политруки одергивали:

— Прекратить разговоры! Они — союзники!

Так верили мы договору о ненападении…

Только в середине дня после выступления по радио наркома иностранных дел В. М. Молотова стало известно, с кем воюем.

В воскресенье мы готовились к товарищеской встрече с футболистами — авиаторами 5-й эскадрильи, дислоцировавшейся в соседнем городе Каче. Но встреча произошла с другими летчиками… И вечером в нашем боевом листке появились такие стихи:

Потом на батарее воздушные тревоги так и объявлялись:

— Внимание — «футболисты»!

А сирена выла жутко, как с того света…

Страшную весть особенно тяжело встретили люди семейные. Они ходили какие-то растерянные, все думали о женах и детях. А мы, холостые, — довольно спокойно. Война? Ну что ж, раз она в подлунном мире еще не снята с повестки дня, надо понадежнее защищаться. Не зря же нас годами кормили, одевали, учили. Значит, не дадим Отечество в обиду.

С фронта шли сообщения — одно тревожнее другого. Армии отступали, люди гибли, попадали в плен. Все это не укладывалось в голове. Что же случилось с непобедимой и легендарной?!

Это потом нам многое стало известно.

Узнаем, что Одесса блокирована с суши, там идут жестокие бои. Стихийно возник призыв: «Все на защиту Одессы!» Добровольцы — почти каждый. Отправили же человек шесть. Расстались мы со своим военфельдшером Сиденко и поваром из кают-компании, готовившим пищу для комсостава. Теперь довольствие было для всех из общего котла.

Враг у Перекопа. И бронированным кулаком стучится в ворота Крыма. Опять началась запись добровольцев. Дыр — великое множество, чтобы заткнуть их, нужно много людей. Для Перекопа набирали моряков с кораблей, батарей и морских частей. Назад никто не возвратился…