Игорь Мартьянов - Слово солдата

И все-таки по своему немалому военному опыту могу сказать: нет ничего хуже, обиднее, унизительнее плена. Здесь нужны особые силы и убежденность, чтобы выжить, бороться, не покориться. Много легче в единое мгновение принять смерть от пули. Но, избежав гибели в труднейших и кровопролитнейших боях, мы обязаны были выжить. Непременно выжить! Мы видели, что война затяжная, и считали себя находящимися в резерве. Тем более, что мы злы на фашистов как черти, да и за битого двух небитых дают. Придут наши войска, а это даже здесь, в Румынии, не вызывает сомнений, и мы займем свои боевые места. Войны-то хватит на всех…

Только эти мысли да желание увидеть Родину удерживали нас от того, чтобы не броситься на конвой, не совершить безумного, нелепого поступка.

Рядом с лагерем, прямо за колючей проволокой, проходит железная дорога. Весной по ней мчались эшелоны с возвращающимися домой итальянскими «победителями». Румынское командование распорядилось, чтобы мы, пленные, носили их милым союзничкам черный кофе в термосах прямо к вагонам. Так сказать, последний джентльменский жест по отношению к «братьям по оружию». Интересно наблюдать за этими братьями, битком набитыми в вагоны. Едет деморализованная, распущенная, безоружная армия, но лица у всех радостные, довольные. Еще бы — домой, подальше от войны и смерти!

На наши подначки (что, мол, навоевались досыта?) разражаются хохотом и поднимают вверх большой палец. На губных гармошках наяривают «Катюшу» и «Синий платочек». Машут руками, зовут с собой. Румыны сердятся, для них война еще не кончена. Но по отношению к нам есть перемены — значит, в курсе событий на фронте. Кроме осточертевшей мамалыги в нашем рационе появляется суп брандахлыст и даже — хлеб! Но только притормозилось где-то наступление советских войск — и вновь начинают давать баланду из тухлой капусты.

Наступила весна. Снова мы нарасхват.

— Гай, гай! — вопят жандармы, подталкивая нас прикладами к большому богатому двору, заросшему пахучей акацией, с домом, аккуратно покрытым черепицей. Это новое хозяйство Марии Хозок, где нам, пленникам, предстоит работать. Выходит хмурый мужик с винтовкой за плечами. Управляющий, похоже. Что ж, и отсюда убежим…

Нигде не заставляли нас так много работать, как здесь: сажали картошку, арбузы, кукурузу, лепили саманный кирпич, выкладывали из него стены. Строили погреб. Ухаживали за скотиной. И нигде так, как здесь, мы еще не саботировали. Управляющий-администратор Иванчуль повсюду ходил за нами с заряженной винтовкой. Но это не помогало. Начинали, к примеру, окучивать картошку — потихоньку рубили ветку у основания, потом засыпали, чтобы не упала. Через несколько дней половина плантации увядала. Так же прореживали арбузы и кукурузу, хотя управляющий глаз с нас не спускал.

Где-то через месяц мы с молодым офицером-артиллеристом по фамилии Журавель тихо-мирно-осторожно покинули столь «гостеприимный» хутор. Очень страдали от голода, и как ни противно было, а подворовывали съестное по дороге у богатых румын. И в этом побеге не повезло. Нас не только схватили, но меня еще и ранили в левую руку ниже локтя. Кое-как перевязал сельский фельдшер, и погнали нас в новый лагерь.

Было что-то неправдоподобное в той нашей «пленной» жизни. Лагеря, побеги, новые хозяева, опять побеги, побои, карцеры, лагеря. Во время одного из побегов (ушли вместе с военфельдшером Антонцем) чуть-чуть не погибли от… жажды. Жара стояла страшная. Днем отлеживались в кукурузе, а ночью пробирались к границе. За несколько суток так и не наткнулись ни на один колодец. Жажда была звериная. Уже не чувствовали укусов комаров и блох, изобиловавших в посадках. Слизывали росу с кукурузных листьев, жевали стебли. Напарник мой падал в обморок, с трудом приходил в себя. А воды все нет. В одну из ночей к тому же напала на нас стая голодных бродячих собак. Еле спаслись.

Чудом добрались до Днестра. Но переплыть его сил уже не было. И снова — жандармерия, лагерь, побои, колючая проволока…

Предпоследний наш побег со старым и проверенным уже другом Афанасием Журавлем едва не окончился трагически. Убегать мы уже научились. Но тут перестарались. Украли в лагере страшный, бандитский по виду нож. Обманули дважды конвойных. Такое поведение требовало публичного наказания. И начальство лагеря придумало казнь: всыпать нам максимальное количество плетей — сколько сдюжим, в присутствии всех других военнопленных. Мне выпало быть первым.

Два дюжих солдата взобрались мне на шею и ноги. Двое других сняли поясные ремни с пряжками. И началась «забава». После десяти ударов мне удалось вывернуться, подхватить штаны и на глазах остолбеневших начальников дать деру. Удивление было настолько велико, что когда поймали, то ни меня, ни Афанасия больше пороть не стали, а направили закованными по рукам и ногам в город Галац в военный суд. Там как отпетых преступников приговорили к году каторжных работ, что было почище лагеря. Долгое время не расковывали, и мы в середине двадцатого века гремели кандалами, как какие-нибудь средневековые злодеи или узники Петропавловского равелина… Самое страшное в тюрьме было (даже для нас, привычных к немыслимому, отвыкших напрочь от нормальной жизни) обилие клопов и вшей. Летом мы ходили почти голыми, так что зверью этому не за что было уцепиться, а вот зимой — беда. Баней нас баловали максимум раз в два месяца.

А с какой жадностью ловили вести с фронта! Эхо наших побед докатывалось уже до Румынии. Стали перебрасывать военнопленных с одного места на другое. Зашевелились и союзники. Военные объекты и железнодорожные узлы начали подвергаться методичному разрушению. Только богатые нефтяные промыслы в районе Плоешти ни американцы, ни англичане не трогали.

…Крохотный паровозик тащит нас куда-то в горы. Едем взбудораженные недавними событиями в Будешти, где несколько тысяч военнопленных подняли настоящий бунт, отказавшись от приема пищи. В этот день, как всегда, выволокли на площадь два котла с бледной вареной капустой, за километр распространявший дикую вонь, и затхлой фасолью, залитой жижей, похожей на деготь. Каждому положен черпак такого пойла плюс порция засохшей мамалыги. У нас по поводу этого рациона сложились шутливые стишки:

Но, как известно, даже юмор имеет свой предел. Кончился он вместе с нашим терпением. И вот после традиционного «осмотра» дежурным офицером и военврачом этой «чудной» пищи разрешили подходить к котлам. Однако никто из нас, выстроившихся ровными рядами, посуду не подал. Напрасно жандармы направляли на нас пулеметы. Мы стояли непреклонно. Бояться пуль не привыкли. Пришлось начальству оцепить лагерь солдатами и начать переговоры.