Игорь Мартьянов - Слово солдата

Прежде всего мы потребовали освободить из карцера наших зверски избитых товарищей и оказать им медицинскую помощь, прекратить телесные наказания, улучшить питание. Начальство заколебалось. Привели на площадь окровавленных пленных. Спросили, что толкнуло их на побег. Ребята ответили коротко и ясно: Родина зовет. На это весь строй ответил громкими криками:

— Хотим на Родину! Долой фашистов и их прислужников!

Командование лагеря пообещало требования наши непременно исполнить, избиения прекратить, и «жизнь» стала входить в свою колею.

— Пока ноги несут, будем бегать, — выразил наше общее мнение мой дружок лейтенант Журавель…

В первый же вечер в душном вагоне придумали план побега. Прорезали перочинным ножом тесовую обшивку двери, убрали стружку, отвлекая, как могли, охрану. Замаскировали проем старым одеялом. С нетерпением дождались ночи. По условному сигналу обрезки досок выбили, и в вагон хлынул свежий воздух, принеся с собой ароматы полей и пробудив жажду свободы.

Первым исчез в темноте политрук Бледнов, за ним выбрался я и застыл на подножке, выбирая момент для прыжка. Мальчишкой мне не раз приходилось прыгать с товарняков, так что знаю: чтобы сохранить голову, надо наклониться вперед по ходу поезда, а в момент прикосновения к земле сделать рывок вперед и в сторону.

Плохо слушались босые ноги. Небо всей своей сияющей громадой дернулось вправо и погасло…

Первое, что отметило возвратившееся сознание, были красные огоньки удалявшегося поезда. Затем мысль: «Где Журавель? Он же прыгал сразу за мной». Но ожидание и поиски оказались напрасными. Мы не встретились. Куда пропал дорогой и незаменимый друг, отважный, умеющий перебороть любые превратности судьбы человек? Прошло уже более четырех десятилетий, а я все тоскую о нем…

Потом все было привычно. Прятался от людских глаз, пробирался, как отверженный, ночью, босой, холодный и голодный. Спал на голой земле. Однажды в течение трех дней шел под проливным дождем, боясь остановиться хоть на минуту. Слышал где-то, что спасение в ливень можно найти только под кроной ольхи, особо расположенная листва которой образует надежное укрытие. Нашел ольху, спрятался, заснул, а проснулся в глубокой луже. И снова в путь.

В одном месте забрался в копну сена, но почувствовал, что за мной кто-то следит. Вот из-за медного ствола сосны высунулась грязно-зеленая немецкая пилотка, мелькнули кусок лба и один глаз. Неужели дезертир-немец? Но родная речь рассеяла сомнения. С большим трудом узнал бежавшего с нами политрука Бледнова — так здорово, до неузнаваемости изменился он за эти дни. Нос заострился, лицо посинело, кожа на теле стала гофрированной, как трубка противогаза. Гнилая лагерная одежда размокла и совершенно расползлась.

Теперь мы шли вместе. К счастью, родился и вырос я в лесу. Он для меня — как дом родной. Научились ладить с домашней живностью. Иногда прикорнешь на поляне, где остановилось стадо, подойдет к тебе любопытная корова, дыхнет парным молоком, а то и приляжет рядом. Коснешься спиной — печка! От долгого хождения по ночам глаза стали видеть как у кошки. Кажется, полностью слились с природой. Пьем из лужи или пруда, питаемся кореньями и цветками, а то на ходу выдернем куст едва взошедшей картошки.

Одежда на нас — срам один. Единственное сокровище, спасающее от холодных зорь, дождей и комаров, — кем-то из румынских солдат оброненное и нами подобранное старое шерстяное одеяло. Брели так, пока не потеряли ощущение реального. В полубредовом состоянии зашли в деревню Бобени и оказались в толпе гуляющей молодежи. Сил убежать уже не было. К нам подошел крестьянин, пригласил зайти во двор, поинтересовался, кто мы такие и каким ветром занесло нас в их деревню. Что-то внутри дрогнуло, захотелось поверить в доброжелательность этих простых людей, живущих среди прекрасной природы. Признались, что мы военнопленные, рассказали о том, как воевали. Я оказался в центре внимания: ведь Севастополь, благодаря своей стойкости, прогремел на весь мир. А тут представилась возможность увидеть живым одного из его защитников, о которых передают по деревням легенды.

Под густыми вишнями симпатичная молчаливая хозяйка приготовила ужин, показавшийся нам царским. Хозяин принес бритвенный прибор, и мы попытались снять многодневную щетину. Этот вечер был для нас как глоток свежего воздуха. Поверилось в то, что простые люди всегда смогут понять друг друга, что им равно ненавистна война.

Узнали мы и о совершившемся в Румынии государственном перевороте, о том, что фашистский прихвостень Антонеску арестован, Румыния вышла из войны на стороне Германии.

И снова мы в пути — во что бы то ни стало добраться до своих! Настроение приподнятое. Уже слышим артиллерийскую канонаду наших, советских орудий. Музыка, а не канонада!..

На дорогах появились указатели на родном языке. Значит, мы уже находимся в расположении своих войск. В Будешти собралась масса военнопленных. Многие боятся таинственного особого отдела, «со всей строгостью» относящегося к пленным. А вскоре и я предстал перед офицером этого отдела. Подробно отвечал на вопросы — комсомолец ли, где попал в плен, сколько раз бежал. Ничего, все обошлось. Говорят, было указание считать защитников Севастополя бойцами действующей армии даже в тот период, когда они находились в плену. Не знаю, так ли это, но уже через несколько дней я сменил свои каторжные шмотки на старенькую красноармейскую форму. Поскорее бы закончились формальности и — на фронт!

Наконец наша разномастная и разнокалиберная публика вышла под командованием старшины за ворота. Шли двое суток, ночуя где придется, и прибыли в запасный полк. Там оказались строгие и требовательные командиры, видимо, решившие, что мы напрочь позабыли всю армейскую науку. Они заставляли нас заново изучать текст военной присяги, многие статьи уставов, маршировать, выполнять строевые приемы. Только после этого выдали погоны.

Появились «вербовщики» из разных поредевших в боях воинских частей.

— Эй, пехота, ко мне!

— Танкисты!

— Пулеметчики!

И уходят бойцы, чтобы занять места погибших.

Артиллеристов не зовут, я — «безработный», а фронт все дальше. Вдруг не догоним!

Но приехали и за нами, пушкарями, и попал я в 1-ю батарею 301-го Полтавского противотанкового артиллерийского дважды Краснознаменного, ордена Богдана Хмельницкого полка 2-го Украинского фронта. В славном послужном списке этой части — бои за Сталинград, битва на Курской дуге, участие в разгроме ясско-кишеневской вражеской группировки.

Командир батареи расспросил нас, кто где воевал, и распределил по орудийным расчетам. Были у меня еще две специальности — разведка и связь. Взвалил на спину стереотрубу, прихватил катушку с проводом, карабин, лопату, патроны, гранаты и пошел на НП месить грязь. Беги, ищи обрыв провода, действуй!