Юрий Папоров - Рыбка из «Аквариума»

Видимо, окончательное решение старший лейтенант Вера Лукина из Орла принимала в состоянии сильного подпития. Несколько успокаивал тот факт, что Роз-Мари была одна, когда оставляла это письмо.

Перед самым Новым, 1975 годом Кристина, среди прочей информации, передала Мишелю копию секретного доклада шефа тайной полиции президенту республики «О деятельности посольства СССР и других стран соцлагеря. За период 1971–1974 годов». Документ содержал целый ряд ценных положений. Особое внимание полковника Серко привлек один из выводов, сделанных генералом, вот уже двадцать лет работавшим в полиции против левых и даже изучившим русский язык: «За последние десять лет политическая и военная разведки Советов и их сателлитов изменили свое лицо. Бывшие профессионалы, осторожные, осмотрительные, способные работать в высших социальных слоях общества, среди ответственных правительственных чиновников, заменены людьми более мелкого пошиба, что, в свою очередь, сказывается на уровне и потенциальных возможностях добываемой ими информации. Есть основания утверждать, что все их вербовочные мероприятия в нашей стране контролируются. Новые приобретения, как правило, лишены возможностей наносить ущерб интересам Мексики. Особенно это видно по отбору ими кандидатов на учебу в Московском университете Лумумбы. По своим качествам выпускники его имеют минимальные шансы продвижения по службе и занятия высоких правительственных постов».

Подводя мысленный итог работы своей резидентуры за прошедший год, полковник Серко, к своему огорчению, отметил резкое сокращение ценных, даже просто в чем-то полезных материалов, добываемых агентурой, действовавшей, как и прежде, на территории США.

Как массажист чемпиона мира первым осязает приближение конца спортивной карьеры своего подопечного, так и он — нелегальный разведчик ГРУ первым ощущает, как слабеет приток крови к жизненно важным центрам организма разведки. Зависело ли это от него лично, или тут вступили в силу другие, более могущественные факторы. Он не мог себя упрекнуть в каких-то серьезных промахах, как ни перебирал все случившееся за последние годы.

Летом 1976 года его вызвали в Москву. Хотя он не был там четыре года, расшифровав телеграмму своим личным шифром, ощутил сухость во рту, и холодком охватило душу.

Полет, со сменой паспортов, прошел без проблем. После первой встречи с непосредственным начальником, генералом Прожогиным тот собственной персоной проводил полковника в кабинет генерала Мещерякова, который теперь занимал пост замначальника ГРУ. Прожогин пробыл в кабинете минут пять для приличия и попросил разрешения удалиться. Петр сообразил: первое — Мещеряков пожелал побеседовать с ним с глазу на глаз; второе — генерал-лейтенант вел иные дела, и Прожогин по ним непосредственно подчинялся не Мещерякову, а другому заму.

Беседа была дружеской. Генерал поинтересовался, не оскорбительно ли полковнику, что его и таких как он, привозят в «Аквариум» в «рафиках», словно бы в «воронках». Петр ответил, что марка машины его мало волнует, и тут же посетовал на то, что снизился уровень ценной информации, передаваемой через его резидентуру. Валентин Иванович, уже с покрытыми сединою висками, не очень обеспокоился и сказал, что это общее явление. Волноваться не надо, надо подумать, как лучше работать в новой обстановке. Мещеряков дал понять, что полковник допустил ошибку, когда на копии доклада шефа тайной полиции обвел флюоресцирующим желтым карандашом то место, где мексиканский генерал говорил о людях советской разведки «более мелкого пошиба». Расстались они, договорившись встретиться еще раз перед отлетом полковника обратно, и не в официальном кабинете, а в доме Мещерякова, который хотел «поболтать о Мексике и непринужденно провести время».

Однако когда пару дней спустя генерал Прожогин — почему он на этом так настаивал? — вез полковника Серко на встречу с начальником Главного политического управления Епишевым, Петр думал именно о флюоресцирующем желтом фломастере.

Генерал армии Алексей Алексеевич Епишев оказался надутым семидесятилетним партократом, мало разбиравшимся в чисто военных проблемах, — он был любимцем Брежнева и потому в свои годы продолжал сидеть в высоком кресле, когда многих талантливых генералов в шестьдесят лет отправляли на пенсию. Полковник Серко тут же уловил, что Епишев благосклонно относится к генералу Прожогину. Беседа носила самый общий характер. Генерал армии поинтересовался даже, красивые ли женщины в Мексике. Однако — и это не показалось странным Петру — Епишев в дальнейшем все более'педалировал на чувство патриотизма советских людей и на прощание сказал:

— Вы там, на самом переднем крае, делаете чудеса! И мы испытываем гордость за вас! Родина заботится о вас, и вы обязаны быть преданы ей до последней капли крови!

На обратном пути Серко думал: «Зачем этому высокому боссу надо было показывать нелегала? Это против правил. Думали поднять во мне патриотизм? Глупо? Лучше бы я его близко не знал, этого пустого человека. Болтун! Да еще и русский язык косноязычен. Одни газетные штампы». Потому этот ненужный, по его мнению, визит скоро и выветрился из памяти, оставив место неоспоримому заключению: «Куда бы я ни пришел, загривком чувствовал завистливые, а порой и ненавидящие взгляды в спину».

До ухода в отпуск полковник Серко успешно сделал все, что было необходимо, как он говорил, для «следующей пятилетки». Замначальника ГРУ, курирующий нелегальные резидентуры, матерый разведчик и достаточно уставший от жизни человек, попытался было уменьшение количества информации, получаемой от резидентуры Рода, поставить в вину полковнику Серко, но тот возразил: «Товарищ генерал, переведите меня на работу в. США, внедрите в копилку секретов, и тогда я буду в ответе!» Это понравилось начальнику, и он проводил полковника до самой двери кабинета.

Особое впечатление произвело посещение того направления ГРУ, где изготовлялись технические средства ведения военной разведки за рубежом, а также знакомство в Мытищах с боевыми ракетами последних типов и нуждами их проектировщиков, с самолетами в спецавиадивизии в Монино и с новейшими танками в Солнечногорске.

Однако общая картина дел в стране не радовала.

Шарлатан Трофим Лысенко, сталинский дутый академик, со своими выкрутасами в агробиологии вконец развалил сельское хозяйство. Он как никто другой являлся истинным врагом социализма, тем не менее был похоронен с большими почестями.

Председателю Совета Министров Алексею Косыгину, здравомыслящему экономисту и хозяйственнику, честному человеку, остальные члены Политбюро ЦК КПСС, за какие-то грехи лишенные Богом разума, настойчиво воспрепятствовали в проведении необходимых экономических реформ, с тем чтобы дать права предприятиям самим действовать на основе спроса, а не бездумных планов, взятых с потолка и спускаемых из Москвы. Косыгин понимал, почему так сильно сопротивлялись чиновники из Госплана, — они явно лишались бы подачек и подношений от руководителей крупных предприятий, заинтересованных в определенных цифрах в пятилетних и годовых планах. Но что теряли члены Политбюро?