Михаил Мелентьев - Мой час и мое время : Книга воспоминаний

Прошлое воскресенье с утра и до вечера я пробыл на нашем огороде. Это далеко за городом. Уединенно. Рядом лес, вода, изумительно пахучая вереском и донником трава. И дорога туда хороша — почти все время у воды. Так что, удовольствие я получил полное.

Жизнь была бы неплоха, если бы не положение страны и народа. Читаю мало. Света нет. Это отняло у меня самые счастливые часы дня — с лампою и книгою в постели на балконе. Переключаюсь на утро, и сегодня ранним утром побывал в Риме на Пасхальной службе в соборе Святого Петра. Это из "Итальянских впечатлений" Розанова.

Вот нет ничего ценнее человека на земле, и в какой он сейчас опасности. Спасибо Вам за московскую ласку. М. М.».

23 августа. Нездоровится. Ночью какой-то «мистический сон», сложный и умный. После таких снов я укрепляюсь в вере и в жизнь бесконечную. Была раньше, будет после. Дано забвение и дано незнание. И лишь маленький отрезок сознания бытия — от-до — наш удел.

Из Москвы я уехал, потому что это было легче, чем организовывать там жизнь. И потому что там я не мог иметь даже такой возможности, как предложить своим друзьям стакан сладкого чая с хлебом. За три недели отсутствия моего отсюда мне никто не изменил и никто меня не предал. Люди и дело остались мне верны, и я с той большею охотой принялся за свою работу.

Читаю «Пугачева» Пушкина. Какой ум! Это чарует. Почитал и о Лермонтове. Как странно, что Пушкин не встретился с ним, тем более, что они были одного круга. А ведь Лермонтову по его короткой жизни было уже немало лет, и многое уже было написано им. И Лермонтов не пошел к Пушкину. Конечно, это оттого, что Лермонтова не успели еще рассмотреть, а Лермонтов не успел себя осознать.

В тот же день. «Дорогая О. А.! Ну вот уже одна неделя канула в вечность. Странно летит время, и не могу понять, почему оно так летит и почему столько мучений посылается на человека и человечество. Разрушен Острогожск. Судьба городов сейчас почти библейская, как города Гоморры. Огонь там и здесь с неба, только там от Бога, здесь же еще безжалостней — от человека. Кстати, не продавайте Библию и поищите мне письма Пушкина. Лучше бы советское издание — оно полнее и с комментариями. Будьте здоровы. М. М.».

31 августа. «Москва. Милый М. МЛ Хорошо, очень хорошо Вы сделали, что уехали обратно. У нас неважно и, наверно, будет хуже. Газ еле теплится. Воды нет. На дрова, говорят, дадут ордера, но как их доставить — тоже вопрос. Спасибо Вам, что сохранили фарфор. Я им существую и питаюсь. Ваши вещи я аккуратно положила обратно. Будьте здоровы, и желаю всего хорошего. А.Баранова».

2 сентября. Москва. «Дорогой М. М., наконец-то и Вы, оптимист, почувствовали наши ужас и отчаяние. Почувствовали, по Вашему удачному выражению, библейскую жизнь. Но для этого Вам надо было узнать о разрушении Острогожска.

Письма Пушкина я Вам нашла. Это последнее их издание 1938 года. Не хорошо оно тем, что большого формата — "настоящая лошадь", по определению Вашего Владимира Александровича.

М. М. Недавно я перечитала книгу о нем. На этот раз меня увлекли совершенно его письма. Они интересны почти так же, как письма Пушкина. А "Книга о Володе" написана так, что и второй раз я не могла читать, не обливая ее слезами. О.Павловская».

13 сентября. Полевая почта. «Дорогой М. М.1 Прошло 16 месяцев, как я позвонил Вам, прощаясь, перед отправкой на фронт. Это был первый день войны, и все было неожиданно, и все было жутко. Много воды утекло за это время. Часто вспоминаю Вас, хотелось бы встретиться и поговорить. Где наши другие добрые алабинцы? По моим расчетам, Алабино должно быть цело. Я в тыл не уезжал еще ни разу. На душе пасмурно. Работаю гл. терапевтом одной из армий. Крепко жму Вашу руку и жду ответа. Евгений Медведев».

13 сентября. «Дорогая О. А. Ваша "неделя о Володе". Как это хорошо, душевно. Осеннее увядание и воспоминание о дорогом ушедшем сливаются в одно. Я до сих пор помню дни мои в Загорске осенью 1937 года к полугоду смерти Володи. Я прожил тогда там месяц.

"Все прошло, как с белых яблонь дым".

Настоящее страшит. Темные, холодные вечера и ночи накладывают зловещие тучи на нашу жизнь. Что будет? Впрочем, ответ на это очень прост: "А вот что будет, что и нас не будет". Что может быть проще этого.

Читаю воспоминания современников о Пушкине, и нашел новые материалы, несмотря на массу читанного прежде. А вообще, томительно! Даже сны деловые стали сниться — куда же хуже? Впрочем, это томление, должно быть, всероссийское — оно есть и у Вас. Ваш М. М.».

26 сентября. На днях объявлено «угрожающее положение». В области введено обязательное затемнение. Наступила осень с холодом, дождями и темными ночами, а в мире продолжает накапливаться злоба, и того гляди, что она перехлестнет через край и обернется междоусобной бранью.

27 сентября. «Дорогая О. А. Ваша высокая оценка писем Володи и книги о нем дороги мне необычайно. Это меня взволновало, а чтение воспоминаний о Пушкине показало мне, что никто не написал о нем такой книги, как я о Володе. Никто. Самые близкие друзья его — Вяземский, Жуковский, Соболевский, Пущин — оставили отрывочные заметки о нем. А брат Левушка несколько страниц сухих, чисто протокольных. И теперь рот я понимаю, почему мне не удалось никого из друзей Володи упросить и заставить написать о нем хотя бы коротенько. Для того, чтобы написать, оказывается, нужно не только быть другом, но по особому любить человека, любить так, чтобы он был частью твоего сердца, а не только ума, или писать из честолюбия из-за знакомства со знаменитым человеком. Большинство воспоминаний о Пушкине имеет эту подкладку. По отношению к Володе это не могло иметь места. Впрочем, и бурная эпоха наша, отсутствие досуга у всех нас и уверенности в завтрашнем дне — все это оставит наше время без мемуаров. Не пишу я и своих. Куда там! Разве это возможно сейчас?

Теперь о нашем положении здесь: 12.IX город перед вечером был объявлен на "угрожаемом положении". Затемнен. Угрожаемое положение было снято на следующий день. Затемнение оставлено. Установлены зенитки. Бомбоубежищ у нас нет. Дом наш в пять этажей стоит отдельно на фоне одноэтажного форштадта и служит прекрасным ориентиром км на 25–20. Словом, "от человека ничего, все от Бога".

Что у Вас? Будут ли Вас отапливать? Единственное, что нам сейчас нужно, — это уметь ждать. Терпеливо, настойчиво, до "ясных дней и новых откровений".

Слушал "Риголетто". Идет эта опера здесь в прекрасном составе. Есть места от "Вампуки", а все же хорошо. Чудесная мелодия итальянской музыки захватывает. И страсть проста и естественна — это не "Пиковая дама" и не "Онегин", где "любови" так трагически неудачны. Ваш. М. М.».

29 сентября. Загорск. «Милый М. М.! Рада, что Вы здоровы. Не гневите судьбу и не ропщите, что Вы в Чкалове. Трудности жизни здесь так велики что Вам не выдержать здешней жизни. Судьба Вас бережет для будущего. Все грустно, а природа дивно хороша. Была дважды на могиле Володи. Убрала там. У могилы его я ближе к Богу и вечности, и все зовет там туда, "где нет ни болезни, ни воздыхания, а жизнь бесконечная".