Михаил Мелентьев - Мой час и мое время : Книга воспоминаний

24 октября. Кокошкино. «Уважаемый М. М.1 Письмо Ваше от 11.Х оставило тяжелые мысли. Да, жизнь страшна. Чтобы не погибнуть, надо быть хищником, как это в мире животных, используя все, что дано природой для приспособления к жизни. А кто не может приспособиться, — этим приходится умирать. В этой борьбе за жизнь человек черствеет и начинает уж хладнокровно относиться к гибели окружающих, хорошо зная, что и тебе самому не на что рассчитывать, да и не на кого. Сможешь, выживай; ослаб, погибай. Следующие волны, следующие толпы шагают уже по тебе. Такова жизнь. Вот выживем мы эту зиму? Не знаю. Обуви и одежи нет. Ходить во всякую погоду нужно порядочное расстояние. По поселку гуляет дифтерия.

Ваши решения о дальнейшем Вашем устройстве еще не созрели. Положитесь на Садовника. Он сорвет плод, когда он дозреет. Нужно время. Терпеливо подождите. А.Крюкова».

28 октября. Тамбов. «Дорогой мой братец Мишенька!

Наконец-то я собралась написать тебе. Живется нам всем, видно, одинаково. Боже, что всем нам приходится переживать, особенно молодежи! Зина работает на узкоколейке. "Мобилизовали" ее от производства. Работает с шести утра до восьми вечера, да 22 километра надо проделать пешком взад-назад. Шутка ли это?! Ходит на работу с кусочком хлеба. Питание плохое. Дороговизна страшная, и вот решили стать донорами — это нас и поддерживает. Я целый день тоже не приседаю, работы непочатый угол, а вечерами нет свету никакого. Приходит Зина — темно, и в темноте обедает. Это уже больше всего донимает. Керосину не выдают, и купить его негде. Это не жизнь, а прозябание. Как жить в дальнейшем, не знаем. Все уж продали, нечего уж и продавать. Зима страшит. Обуви нет, купить не в силах — все теперь стоит тысячи. Господи, да когда же это окончится война!!. Ну, мой дорогой, кончаю писать. Напиши мне большое, большое письмо, как я написала тебе, и поцелуй всех моих близких и родненьких. Сестра Паша».

30 октября. Москва. «Дорогой М. M.! Ваши письма идут ровно неделю, и каждое воскресенье я получаю их. Вы скучаете о "родине" и продолжаете читать Пушкина. Конечно, "Годунов" — шедевр. Ведь сам Пушкин, окончив его, прыгал и кричал: "Аи, да Пушкин"…

Вы спрашиваете, будут ли нас отапливать? Обещают, но до сих пор наше отопление не починено, и так как наш управдом дама — полька интересной наружности, которая то смеется, то плачет, то больна, то кокетничает, — то я не знаю, сумеет ли она при таком многообразии занятий починить отопление до морозов. Мы мечтаем только о том, чтобы сохранить водопровод и канализацию, а о тепле и не думаем. Скоро заживем, как эскимосы, по прошлогоднему не раздеваясь. Но у нас еще и другая "Сибирь". Мы получили лимиты на электричество. Будем освещаться небольшими лампочками и не будем пользоваться никакими электроприборами. А так как у нас нет дров, керосину, газа, то готовить нам пищу не на чем. Если мы при всем этом ухитримся прожить до апреля, то, пожалуй, можно себя будет начать уважать. Таковы наши перспективы. Но я что-то слишком много про себя наговорила? "Голос глупого познается при множестве слов", — сказал Екклесиаст. И еще — "уста глупого губят его же". Из этого Вы видите, что я сейчас читаю Библию, и Екклесиаст, по-моему, очень любопытное произведение. Ольга Павловская».

1 ноября. Чкалов. «Милая Ольга Александровна, отвечаю на Ваши последние две открытки, и спасибо Вам за письма Пушкина. Кстати, помните из "Маленьких трагедий" его?

Простите за длинную выписку и некоторую перемену Пушкинского стиха.

Не могу удержаться — так это близко сердцу. Разве я не показывал Вам "Дубровского" с рисунками Володи? Пожалуйста, только не говорите о смерти и не умирайте. Мир для меня и без того много опустел, и пустеть ему дальше не должно. Умер Нестеров, и его уход — страшное обеднение нашей жизни. Это была большая моральная сила. И жизнь такого человека была важна и для других людей. Мне очень горька эта смерть.

Разговор о "переезде" — это разговор о нашем возвращении в Москву. Но это только разговор, как дань некоторому перелому настроения и учету положения. Ирина что-то предпринимает для этого, но думаю, никто не знает и не скажет, когда это может случиться… "Все едут, и мы решаем ехать". Эта болезнь оказалась заразительной. А между тем, стоят здесь чудесные, солнечные дни, с легкими заморозками по утрам и температурой днем на солнце до 20 градусов тепла. И только страшно, что это вдруг обернется дождем, холодом, грязью.

"Заготовка топлива" на Дорогомиловском кладбище поразила меня. Не могу забыть ее несколько дней. Это борьба за жизнь за счет "вечного покоя". Думаю, столетия не было этого, а быть может, и никогда.

Не знаю, писал ли я Вам, что здесь через понедельник идут симфонические концерты. Мы с сестрой бываем на них и решили не пропускать.

"Из наслаждений жизни — одной любви музыка уступает".

Любовь ушла, музыка, слава Богу, еще осталась. Концерты вполне приличные, только "туземцы", не зная, что это такое — "симфонический концерт", но желая узнать, платятся крепким сном до первого антракта и потом быстрым бегом домой.

Очень большая работа развертывается в поликлинике. Число врачей с одиннадцати человек дошло до 47. Расширяю помещение, и в прошлое воскресенье я не писал из-за "аврала" по этому случаю. Работа занимает меня и мои помыслы до того, что я никогда и не думал быть таким службистом. Пожалуй, в этом есть "спортивность". Столько нужно преодолевать препятствий, что поневоле втягиваешься в эту борьбу.

Какие есть у Вас запасы на зиму? С огорода ведь Вы ничего не сняли. У нас, по крайней мере, есть 15 тыкв, кадушка соленых огурцов, капуста и картофель. Это все заботами Владимира Саввича. Ну вот, кажется, и все. Будьте здоровы. М.Мелентьев».

2 ноября. Ковернино. «Дорогой М. МЛ Письма наши перемещаются не скоро, но в этом есть и хорошая сторона — мы успеваем соскучиться по ним. Один вид конверта со штемпелем "Чкалов" обрадовал меня. Переменив в Ковернино три комнаты, я очутился во флигельке интерната школы в теплой комнатушке с тремя кроватями и оценил домашний уют. В августе жена со своим отрядом в 20 человек была на работе в колхозе, где самой пришлось готовить питание для всего отряда. Вставала она в 4 утра, до 7-ми готовила питание на весь день, а затем вела отряд на колхозные работы. Ночь проводили в местной школе на голом полу. Теперь Андрей (сын) по вечерам растапливает русскую печку в кухне флигелька и варит картошку. Моя обязанность чистить ее. Такой быт, несомненно, уютнее теперешнего московского: газ не горит, керосину и дров нет.