Михаил Мелентьев - Мой час и мое время : Книга воспоминаний

Такая прогулка взад-вперед по часу, без дороги, в сугробах здорово профильтровывает всего человека. А теперь послушайте повесть "Булочки, или Как мама вновь доставила Катюше удовольствие".

Необходимость купить всем чулки заставила поехать в Москву. Покупка была небольшая, и я решила забрать с собою и девочку. С двенадцатичасовым поездом доехали прекрасно, но трамваи, украшенные гирляндами людей, пришлось пропускать один за другим. Наконец, кое-как втиснулись. На рынке волны людей. Раздались свистки, и конный наряд милиции стал лошадьми разгонять народ, шарахнувшийся в стороны всею массою. Перепуганная насмерть Катя судорожно уцепилась за меня: "Мама, мама, пойдем отсюда — задавят"… По дороге: "Посмотри, мама, какую булочку продают, совсем белую, завитую". Цена 25 рублей. "Мама, купи". Просьба так робка, так тиха. Девочка не настаивает. Я прошу подождать — все покупки еще впереди. А она все шепчет: "Какая она белая да завитая"… Спасаясь от давки людьми и лошадьми, стараюсь встретить нужные вещи. Напрасно. Остановиться невозможно. Да и с Катюшей совсем плохо: тошнит, кружится голова, не стоят ноги. "Мама, сесть бы где?" Прошу мужчину уступить на несколько минут место на лавочке. Нахальный смех… "Мама, я на трамвае не доеду, поедем домой скорее". — "Ну, давай я тебе куплю булочку. Подожди". Но булочки уже не встречаю нигде… "Не надо мне ничего. Мне нехорошо. Меня тошнит"… Доходим до метро, спускаемся. Рвота. Увожу за колонны, боясь санитарного надзора. Потемнело личико. Пожалуй, сразу заподозрят дизентерию, холеру — пойдут анализы, изоляторы, и девочку не найдешь. Кое-как оправилась, вышли на Смоленском, надеясь в коммерческом купить булочку, но очередь, а сил у девочки нет. Спешу скорее, скорее домой. На вокзале толпы осаждающих поезда. "Мамочка, посмотри, мороженое", — раздался какой-то детский голосок. И нежные детские ручонки повелительно повертывают подбородок матери в сторону, где носят мороженое. Приподнятая на руках девчурка лет пяти не сводит глаз. "Да ты не смотри туда. Сейчас пускать, будут, — шепчет мать. — Какое еще мороженое за 35 рублей!" — "Зажмурить глазки, мама?" Но и зажмуренные глазки глядят в одну сторону. Переговаривается с братишкой: "Правда, Алик, правда, мороженое". Не выдержала мать. Купила на двоих одну порцию, хотя зашитые донельзя чулки ясно говорили о других потребностях. В поезде против нас расположилась женщина с авоською, полною булочек, которые она так небережливо уничтожала. "Мама, посмотри, сколько у ней булочек, и она их ест, как черный хлеб", — тихо шепчет Катя. Обращаюсь к женщине продать одну. "Сорок рублей". — "Нет, мама, нет, не надо мне за сорок рублей". — "Но ведь ты у меня отличница и заслужила ее". Покупаю и кладу ей в портфель. Сама отворачиваюсь. Рученьки все время открывают портфель, и понемногу принимается моя Катя за булочку… Вот еще — мать разламывает булочку пополам и половину дает малышу, а другую: "Будешь дома есть. Ты опять там захочешь". Быстро управился малыш с половинкой и поглядывает в сумочку матери: "Мамочка, дай сейчас. Я никогда, никогда больше не захочу". Глаза так просят… Улыбаясь, отдала ему остальное. А у Кати дело шло своим порядком. Доехала здоровая, веселая и скоро, перекинув сумочку для сбора лекарственных растений, побежала в лес с козочками: "Мама, я думаю, мне лучше не ездить больше в Москву. Мне в ней не везет".

Простите за пачкотню. А.Крюкова».

9 апреля. Москва. «Дорогой М. М., перед отъездом из Москвы хочу написать Вам. Предлагаемая мне работа во Владимире страшит меня. Вы учтите, что я бесконечно устал от пережитого. Не найдете ли вы возможным устроить меня у Вас в больнице? Работа у Вас была бы мне радостью, и я помог бы Вам, чем могу. В моем же лице Вы имели бы во всяком случае честного и преданного Вам сотрудника, и вместе, может быть, нам обоим было бы легче и жить, и работать. Это мечты. Они не означают отказа от тубобъединения, а только являются мыслями вслух… Простите меня и будьте снисходительны, памятуя, что я человек с "ушибленной психикой", быть может, преувеличенными страхами, напуганным дерзанием и большой усталостью от жизни. Глядя на Вас, я Вам завидую — Вашей жизнерадостности, энергии, смелости. Быть может, мне надо попросту отдохнуть физически и морально в дружеской среде, и я снова обрету импульс к более смелой жизни.

А к Вам во Владимир меня потому тянет, что мне кажется, с Вами и возле Вас я нашел бы мир душевный, дружескую теплоту и немного бы пришел в себя.

Целую Вас крепко. Г.Косткевич».

12 апреля. Муром. «Христос Воскресе! Дорогой М. М., желаю провести Вам Пасху как подобает православному христианину: с заутреней, пасхой, куличом и красным яичком… У нас яички желто-рыжие, крашенные луком, так как красной краски у нас нет…

Как идет Ваша работа? Какие новые достижения и награды?

Передайте Анне Михайловне наш сердечный привет. Еще сегодня жена рассказывала мне, как она приходила к А. М. во время нашего сидения в тюрьме, и как ей было уютно сидеть часами в мягком кресле под лаской А. М… Как под этою лаской утихали горе, страхи и сердечная боль. А Ваше участие и дружеская ласка и поддержка в тяжелые дни смерти моей Веруши — я этого никогда не забуду, и да не забудет их и Господь!

Я предполагаю, что мне удастся сходить к заутрене, хотя это и очень нелегкая задача. Церковь одна на весь город и район. Народу у заутрени будет столько, что в храм не пробраться. Настоятель церкви говорил, что в этом году он думает одновременно служить две заутрени — одну в храме, другую вне его. Значит, так или иначе, а заутреню я услышу.

Живем мы со старухой по-прежнему. Ну, конечно, стареем, и за последний год — это старение идет как-то особенно быстро…

Работы очень много, а обстановка стала значительно тяжелее. Устаю, но что делать — война.

Не один я устаю. Вся Россия устала. Еще бы, этакую силищу одолеть, как Германия! Подбадривает мысль, что наши победы являются преддверием мира. О, если бы это так было! Пока прощайте, дорогой дружище! Крепко целую Вас трижды и обнимаю. Ваш Н.Печкин».

13 апреля. Великий четверг (из дневника). Ночь. «60 раз толь ко, в самом счастливом случае, я мог простоять в Великий Четверток "со свечечками" всенощную: как же я мог хоть один четверг пропустить?!!» — так говорит Розанов в своем «Уединенном». А я вот пропустил в 1942 и 1943 годах, но это грех невольный — Чкаловский. А в Алабине я не уехал в Москву на стояние за 10 лет один раз сознательно, вольно, и до сих пор помню этот весенний вечер, когда я бродил по парку, и мне было «не по себе», и в ушах моих все время звучало: «Слава Отрастем твоим, Господи, Слава».

Сегодня, наконец, состоялась первая служба в Успенском соборе, и именно «со свечечками».

Разговоры и слухи об открытии собора шли давно. Приурочивали открытие к Вербному воскресенью, но это не состоялось. Когда я пришел сегодня в 4 часа в собор, толпы народа стояли у собора и ждали открытия его. Передавали, что секретарь горисполкома, гулящая дама, куда-то ехала и завезла ключи с собою. Наконец, двери собора распахнулись. Величественный храм, холодный и сумрачный, сразу заполнился людьми плечом к плечу, и по храму побежали огоньки свечей. А монтеры в это время еще продолжали проводку электричества в храме. Ни люстр, ни подсвечников не было. Во всем чувствовалось «все с начала». Прошло два часа в ожидании начала службы… Наконец, монтеры унесли свои лестницы. Открылись Царские двери… А с хор раздалось мощное пение, чудесно согласное, тропаря «Боголюбимой Божией Матери»: «Боголюбимая Царица, моли за ны, подать нам м!рови мир, земли плодов изобилие, на враги одоление, пастырем святыню и всему человечу роду спасение. Грады наши и страны Российския от нахождения иноплеменных заступи и от междоусобныя брани сохрани. О, Мати Боголюбивая Дево!»