Михаил Мелентьев - Мой час и мое время : Книга воспоминаний

6 августа. Загорск. «Милый М. М.! Ждала Вас очень. Вы не приехали. Очень жалею, очень чувствую, что надо повидаться.

Скончался мой любимый юноша-сосед. Для меня он много значил. Я таких чистых и детских глаз у взрослого не видала и очень скорблю о нем, а еще больше разрывается мое сердце от жалости к матери. Когда хоронили его, я подходила к могиле Володи: запущена она — заросла, много желтых сухих листьев, но замок висит и я не могла проникнуть за решетку. Привезите новый замок и оставьте мне ключ, я буду часто бывать на кладбище.

Приезжайте же. Так хочется поделиться с Вами своими переживаниями. Т.Розанова».

15 августа. Полевая почта. «Дорогой М. М.! Давно Вам не писал и ничего не получал от Вас, но связь с Вами хочу сохранить и после войны реализовать, как говорят, встречей. Хочется думать, что у Вас все хорошо с работой, жизнью внешней и внутренней. Владимир представляется мне местом, способствующим этому. У меня пока все благополучно. Пока везет. Превратности войны все бродят около, но не обижают.

Радуют дела фронта. Стоим близко от границы, и не будем стесняться, чтобы перешагнуть ее и пойти в "берлогу". Надо кончать с этим делом поскорее и возвращаться к мирной жизни. Так хочется успеть еще кое-что сделать. С интересом присматриваюсь к новым местам. На Западе мне не приходилось бывать — край хороший, польки красивы и элегантны, вода в Немане холодная. Если сообщите что об общих знакомых, — буду рад. Евгений Медведев».

26 августа. «Только несколько строк…

Хочется выразить Вам все то, что давно накопилось и трудно на словах.

Прежде всего благодарить и без конца благодарить за Мама, за Юрия, за всю нашу семью (или, вернее, остатки ее), за все добро, которое Вы для нас сделали и продолжаете делать… Оставайтесь таким, как Вы есть, — милый, добрый, умный, хороший, но знайте, что без Вас грустно и как-то пусто. А видеть Вас на народе как-то даже больно. Лучше совсем не видеть.

Вы будете удивлены, я знаю, но Вы чуткий и тонкий — поэтому, поймете. Ксения Сабурова».

28 августа. Муром. «Привет Вам, дорогой друг М. M.I Хорошо отогрелась душа моя у Вас в обстановке дружеской любви и ласки. Спасибо Вам, дорогой мой друг. Я никогда не забуду Владимира с его собором, с уютной комнатой и приветливой террасой с ее милыми обитательницами.

Если, паче чаяния, Анна Мих. и Марианна у Вас — поцелуйте их покрепче за меня. Ваш Печкин».

3 сентября. Кокошкино. «Уважаемый М. М.! Не разговаривали мы с Вами с мая по сентябрь. Немного времени прошло, а сколько пережито, передумано. "Илья Пророк — уже два часа уволок". Страшно впереди. Мелкий дождь, холод. Падают желтые листочки… Думы… о дровах, керосине, валенках, та же печь, домишко без ремонта — все более и более приходит в упадок. Порывы ветра сносят железо с крыши, а иногда выламывают целые бревна из стены, правда, пока двора, а не дома… Везде протекает.

Из колхоза прихожу такая прозябшая, усталая, грязная. В то же время мысли переносят в детские годы: тепло в низких уютных комнатках. Удлиняются вечера. Лампа под зеленым абажуром уютно освещает комнату. Мама шьет. Отец или читает нам, или клеит, мастерит что-то для нас по образцам, присланным детскими журналами (каждому из нас, детей, выписывается журнал). А это чаепитие поздним вечером, к которому допускаются только старшие! С каким выражением на лице отец приносил к нему что-нибудь особенно вкусненькое… Разве забыть это дорогое лицо! И в старости оно сохранило свою привлекательность. Да, слово "старость" к нему нельзя было приложить. "Нутро" у него оставалось молодым.

Как у нас с урожаем на огороде? Печально. Сказалось засушливое лето. Не надеюсь много получить и из колхоза, хотя заработано там 30 трудодней. Ну, не хочу думать о "далеком". А.Крюкова».

6 сентября. Психиатрическая больница на 5 км Северной жел. дор. «Милый, милый М. М., как Вы меня вчера утешили своим приездом! Так утешили, что и сказать не могу. И порадовали, что не побоялись психбольниц. Знаю, что туда здоровые люди боятся заглядывать. А я сейчас, наблюдая больных, замечаю, что нет резкой разницы между психическими больными и так называемыми "здоровыми людьми".

А устроилась сюда, чтобы облегчить себе жизнь и побыть на воздухе. Здесь мне назначили йод пить и впрыскивать мышьяк. Я этому очень рада. Йод я не могла пить дома — молоко редко бывает в моем обиходе и боюсь сбиться, сколько принимать и как принимать.

Перечла "Запечатленного Ангела" Лескова. В молодости я его не так поняла — замечательная вещь. Впереди предстоит прочитать "Обрыв" Гончарова. Давно собираюсь, и здесь он есть… Ну, вот и все. Дорогой мой, благодарю также за ключик от ограды у могилы Володи. Я буду ходить за ней, и мне будет радостно писать Вам о ней. За денежки спасибо. Вы не можете себе представить, как я Вам благодарна за них. Т.Розанова».

10 сентября (из дневника). Неделю назад свез Аню в Москву и проехал в Загорск. Переночевал там в гостинице и два дня почти целиком пробыл у могилы Володи. Побывал в горздраве, посмотрел больницу там и примерил себя мысленно к Загорску. Решений никаких не принял, с тем и вернулся сюда. Ранним утром побывал в лавре. Разрушение и запустение этой русской святыни продолжается. Мне рассказал там С.А.Волков, бывший студент Духовной академии, о судьбе праха Великого Филарета, митрополита Московского. Храм над его могилой сломали. Могилу вскрыли. Кости Филарета ссыпали в мешок и держали их в шкафу музея, не зная, что с ними делать, пока очередная «музейная девка» не сожгла их в печке…

Я два дня не мог освоиться с таким «концом» Филарета.

Нехорошо в Загорске. Нет людей там подходящих. Затоплен он и заплеван базарными толпами. Это грязный пригород Москвы. И показался мне Владимир со своим собором, далями, Клязьмой, Сабуровыми, со своею степенностью и тишиною — и значительнее, и интереснее.

Могила… конечно, дорога мне, но… молчит она. Она лежит тяжелым, могильным камнем у меня на сердце, давит, но уже не живет в нем так, как жила раньше…

12 сентября. Итак, лето кончилось. Терраса моих «дачников» опустела. Я иногда захожу в нее, посижу и только бережу этим свою «осеннюю грусть»… Погостила у меня О.А.Кудрявцева из Московского Литературного музея, давняя моя приятельница. Она два раза выступила на наших четверговых конференциях со сказаниями о «Куликовской битве» и «Городе-Герое Севастополе» и выступила талантливо, сильно, ярко. Мы все сидели, словно завороженные, горя любовью к своей Родине и своему прошлому и нестоящему.

17 сентября. Тбилиси. «Дорогой М. М., 11 сентября я срочной телеграммой взмолилась к Вам, как последнему прибежищу, прислать мне вызов во Владимир. В Ленинград ехать сейчас нельзя.

Оставаться тут тоже нельзя. Нет ни квартиры, ни службы. Дороговизна. Одиночество. Перманентное недомогание и полнейшая бесперспективность жизни: