Михаил Мелентьев - Мой час и мое время : Книга воспоминаний

23 октября. Москва. «Родной мой! Живем!.. Порой тошно и невыносимо. Денег не хватает, а страшная жажда помочь всем, накормить. Ирина мечется по рынкам — продает какое-то тряпье, и ни у кого нет тишины душевной, спокойствия. Я иногда сажусь за рояль читать ноты, и это меня успокаивает. На днях иду на Софроницкого — это тоже самое, что собор во Владимире.

Хочу ли тебя видеть в Москве — не знаю, но к тебе во Владимир — хочу.

Целую. Аня».

24 октября (из дневника). В связи с переходом Владимира на областное положение происходит глубокая перестройка всех учреждений. Понаехало много чиновного народу. Жить и работать в областном центре становится с каждым днем труднее. Я «девица с прошлым», судимость с меня не снята, я беспартиен — это все не на плюс мне, а на минус. Надо убираться подобру-поздорову. Меня останавливают и просят не делать никаких шагов в этом направлении до окончания войны. Вот вернется молодежь с фронта и примет от нас работу, а нам, старикам, будет покой и обеспеченная старость… Что же, подожду пока…

Купил ряд редких книг, и в том числе — «Историю Русской Церкви» Голубинского. Я много лет искал ее и вот здесь нашел у старой, вдовой попадьи.

25 октября. «Дорогой М. М., я не могу читать ни старой, ни новой так называемой художественной литературы… Новая не талантлива и беспринципна. А старая событиями трех последних лет так отодвинута в сторону допотопную, что как бы вовсе задряхлела и умерла. Развивать эту тему не буду, а вывод из нее один, может быть, не совсем последовательный, сделаю.

Вам следует свои записки отпечатать в нескольких экземплярах и один подарить мне. Думаю, что Вашу рукопись я прочитал бы с большим вниманием и с чувством теплым. Я ведь хорошо помню талантливую "Книгу о Володе"…

Дальше пускай идут дела Петровско-Алабинские. И да пошлет мне Бог силы писать о них, добру и злу внимая равнодушно, не, чувствуя ни милости, ни гнева.

С первых дней войны из больницы Петровской выбыли все врачи мужского пола и операционная сестра Е.А.Бессонова. Последняя была два раза в окружении и вернулась распухшая, как бочка… Цинга! Явления цинги до сих пор резко выражены — шатаются зубы, по всему телу кровоподтеки. Несчастная жалкая девушка! Голодает. В квартире ее не работаю печи. Во время бомбежки один снаряд попал в фельдшерские квартиры, выбил везде стекла в окнах. Повредил печи. И вот она живет без стекол, и огонь горит (но не греет) в самодельной печурке.

Ваш преемник — А.П.Сарычев — военных удовольствий в полной мере попробовал только в начале военной службы. Но в полной мере! Где-то их госпиталь угощали всеми блюдами военной кухни. Затем он был переброшен в глубокий тыл, где с ним скоро соединились бежавшие из Петровского жена и сын.

Главный врач Н.М.Головин первые месяцы войны получал орден за орденом. Теленочек он, как известно, ласковый. А потом пропал без вести… Но он жив, ибо такие фигуры в огне не горят…

Продолжение следует. К.Славский».

4 ноября. Кокошкино. «Деньги получены. Уважаемый М. М., лишние слова, я думаю, не нужны.

Тема Вашего доклада "Влияние личности врача на больного" очень интересна. Будь я поближе или знай пораньше, я могла бы подбросить Вам материал… Надо понимать состояние больного человека, как все у него в это время обострено, как он ищет во взгляде врача и его движениях утешения. Как часто незаметное движение руки врача действует сильнее сильного лекарства… "Влияние личности врача на больного" — это ведь и послужило началом нашего» знакомства. Ваш жест, в котором чувствовалось и уважение к человеку, и сочувствие — неизгладимо врезался в сердце. Наблюдение за отношением к Вам всех больных в Петровской больнице, которые ожидали только Вашего обхода. Возгласы больных, выходивших из Вашего кабинета в 8-м диспансере… И вдруг Ваш возглас: "Пора, пора в могилу"… Было больно слышать и по-братски хотелось сказать: "Нет, Вы не банкрот. Вы устали, устали давать, но в Вас много; энергии, и много должны Вы еще испытать радостей жизни от приносимого Вами добра". А.Крюкова».

8 ноября (из дневника). Несомненно, что праздники нужны в первую очередь для молодежи. Она ждет их. Они сулят ей и встречи, и любовь, и разнообразие интересов. Не то праздники для стариков — ну, это лишний отдых для них, а главным образом, скука. Вспоминаю, как, бывало, мы детьми приезжали к деду и бабке «на катамарию» в первый день Рождества. Для нас этот день блестел всеми цветами радуги, а там мы заставали мирную тишину, тиканье часов, горящую лампаду и дрему от праздника, скуку от ничегонеделания.

Так вот и со мною… в эти дни Октября. Провожу я их один… Поговорил раненько утром с Анюшкой по телефону. Полежал в постели лишние полчаса. Обошел больных и больницу, прочитал газеты, написал несколько писем… Я редко бываю в городе, но сегодня пошел туда. Впечатление ужасное… Толпы пьяной молодежи, подростков. Поножовщина. Ходить по улицам небезопасно. За день доставили в больницу семь человек, раненных на улице. Грабят при первой возможности, особенно у вокзала и на путях к нему. Словом, кажется, что живешь на маленьком утлом острове, и вот-вот и тебя захлестнет волнами жизненной мути.

Читаю «Историю Русской Церкви» Голубинского, и многое из прошлого — неясное, бывшее без очертания — приобретает форму. Но Боже, сколько недостойных людей «на трудной ниве Господней»!

15 ноября. Харьков. «Дорогой дядя Миша! Вот уже скоро три недели, как умер Николай Николаевич. Смерть его была ужасно тяжела и мучительна. Умер он в сумерки. Два дня длилась тяжелая агония, и два дня он не отпускал меня ни на минуту… Похороны были самые бедные, какие себе только можно представить. Сосновый некрашенный гроб, казенная лошадь и мы с Таней за гробом.

Осталась я без топлива, картофеля, зимней обуви… Жизнь не дает передышки! Сейчас же стала продавать вещи Ник. Ник. Сейчас же меня переселили в одну комнату… Отгородила себе уголок около печки. Некогда задуматься, проанализировать, вспомнить. Да это и к лучшему. Так как все это тяжело… Мучает меня и то, что как можно бы было скрасить последние дни Ник. Ник., будь у меня лишние деньги…

Проклятые немцы! Это они принесли нам столько горя. Разорили нас, сделали нищими. Ну, довольно… Найдете свободную минутку — напишите. Ольга Гайдарова».

26 ноября. Алабино. «Дорогой М. МЛ

1. Рукопись с моим бредом о пережитом и думах земского участкового врача есть у Н.Н.Печкина. Будете у него — пробегите ее и мне сообщите, о какой форме сумасшествия, по ней судя, можно думать.

2. Фотографии… После смерти, которая стучится уже настойчиво в мои двери, не должно оставаться от человека, так я думаю, ничего, абсолютно ничего. Фотографии, какая бы изображала бы меня как старца Божия, поднявшего ногу над глубокой ямой-могилой, у меня нет, но память о хороших годах, с Вами вместе пережитых, мне очень дорога, и мне приятно будет эти годы еще раз помянуть добром, сняться и послать карточку Вам.