Михаил Мелентьев - Мой час и мое время : Книга воспоминаний

Пока же что я переживаю большие финансовые трудности, так как дорога мне стоила дорого и на мне теперь еще два существа — жена и сын, а не работаю я уже с 10 января и тут уже сижу безработный две недели. Ну, своего счастья я все-таки дождался. Заботами брата я опять прилично одет и чувствую себя опять человеком. Итак, дорогой, ждите меня. Раз я уже сумел проделать такой большой путь: Магадан — Краснотурьинск, то от Краснотурьинска до Тарусы доеду. Ваш любящий Коншин».

7 марта. «Милая Анюшка! Получил Ваши — твое и Любы — "юбилейные письма", порадовался хорошо прошедшему празднику и, конечно, погоревал, что не удалось мне побыть с Вами. То не было дороги из-за пурги, то дорога начинает портиться из-за тепла и весны.

Ты что-то давно ничего не пишешь об Ирине. Думаю, что отвыкла она от всех нас. Легко сказать — четвертый год живет она в Германии полнокровною и личною, и деловою жизнью, при том в условиях, таких отличных от наших.

С хлебом здесь невесело. Очереди за ним с ночи. Да, кажется, и у Вас такая же картина. А "преступная Таруса" поражает обилием преступлений. И, конечно, не потому, что она служит "зоной", а загнила здесь "верхушка". Сейчас сняты ряд работников и из райкома, и из торгующих организаций. Давно здешний аппарат требует смены.

А что же ты ничего не написала мне о состоянии здоровья Константина Николаевича? Я полон тревоги».

11 марта. Сегодня день рождения Володи.

Хмурое, серое утро. Хлопьями падает мокрый снег.

Умирает Игумнов. Вчера вечером я получил такую телеграмму: «Положение тяжелое. Берут в больницу. Приезжайте скорее».

Третьего дня вечером «видение» с Медвежьей Горы. В открывшихся дверях — Георгий Владимирович Нашатырь. Расстались мы с ним на Медвежьей Горе 12 лет тому назад. В прошлом секретарь нашего посольства в Париже. Петербуржец. Сейчас приехал, Колымы с томиком французского романа в руках, сохранив при том весь «шарм» парижанина, несмотря на четырнадцатилетний лагерный стаж.

Его приезд на один вечер, конечно, тронул меня, и мы чудесно поговорили с ним у камина.

21 марта. «Милая Анюшка! Прошла неделя после моего отъезда из Москвы, а все еще я живу одним — тяжелым состоянием здоровья, боюсь сказать, умирания Константина Николаевича. В последний мой вечер у него я долго пробыл с ним. Поговорил о завещании, и он тут же отозвался на это. Увезли его в больницу, и в каком он был состоянии? Дома оставлять его уже было нельзя. Он был не ухожен.

А вчера к вечеру со станции Тарусской пришла пешком Сахновская Зоя Александровна. Она потерпела полный крах — ее "попросили" выехать из Московской области, и она вновь без работы, без угла и без куска хлеба. Держится молодцом, бодра, остроумна, просто "героична".

С наслаждением читаю "Иван Третий государь вся Руси" Язвицкого. С первою же оказией пошлю тебе первый том.

Мой голубчик! Ярко светит солнце. Тепло. Ведь это весна. Не обмани меня и приезжай.

25 марта. Вчера вечером по радио объявили о смерти Игумнова.

28 марта, воскресенье. Аня! Напиши мне, что дало вскрытие тела Константина Николаевича? Тяжелое чувство осталось у меня от московских знаменитых эскулапов. Зажиревшее сословие. Они даже забыли о первом долге врача "не вредить". Нельзя же было месяцами вводить пенициллин каждые три часа. Да ведь этого и здоровый человек не вынес бы. И вводили-то пенициллин наугад, не определив болезни.

Со смертью Константина Николаевича, ух, как много ушло из нашей жизни, и как мы обеднели!!

Со дня его смерти хожу "сомнамбулой", ничего дома не делаю, сижу часами у камина, молюсь вместе с Вами о его душе, а вчера провожал его гроб до могилы… Я знал, что он умирает. Прощаясь с ним 14 марта, я поцеловал ему обе руки. Он не протестовал, он понимал тоже, что больше нам не увидеться. У двери я обернулся, еще раз посмотрел на него, оглядел комнату… 25 лет бывал я в ней… После смерти Володи это самая тяжелая утрата для меня.

Напиши мне подробно, что ты видела, что слышала о последних его минутах, о пребывании его в больнице, о похоронах, где похоронили».

28 марта. «Родной мой! Такая тоска, что места себе не нахожу. Думаю только, что это не в связи со смертью К. Н. Что ж, умер человек — ему больше ничего не надо. Тревожит только мысль, что если бы не было около него врачей, если бы не мудрили они, не мучили его уколами, анализами, а питали бы его хорошо да не беспокоили бы — гляди, он дольше бы протянул.

Тревожат больше живые. Отцу не платят жалованья третий месяц. Вова заработал 6 тысяч, а получить и копейки не может. Ходит мрачный, как туча… У отца все время повышена температура, а он работает 24 часа в сутки. И ты там один, когда нам нужно всем быть вместе. Много вообще грустных вещей на свете. Иногда их не замечаешь, а иногда они делаются выпуклыми и мешают жить.

Ну, теперь о похоронах, хотя думаю, что тебе все это уж так описали, что ты все знаешь лучше меня.

Чудесная была заупокойная всенощная на дому. Я такую в жизни еще не слышала. Был хороший священник, который понял, где и около кого он выполняет обряд. Очень хорош был и хор певчих. Народу было очень много. Я с трудом выстояла 2 с половиной часа. В консерватории мы были с Марианной. Сели мы наверху, и оттуда К. Н. был похож на прежнего. Масса цветов, много чудесной музыки — все это действовало так, что я не могла поехать на кладбище. Похоронили его рядом со Скрябиным.

Ну, а теперь об Ирине. Она вышла замуж. В Дрездене была отпразднована свадьба. Как будто все по-хорошему, но обстановка там все усложняется, и я, слушая передачи из Англии и Америки, прихожу в ужас и хочу одного, чтобы она вернулась домой.

Ну, не грусти, родной. Скоро лето, будем все вместе, и нам будет веселее. Аня».

Ленинград. «Только что прочитала в газете сообщение о смерти К. Н. Больно стало на сердце… и не за него, которому уже не плохо и память о котором будет долго, долго жить среди народа… а за себя — вот еще современник, еще поредели ряды, и теперь воочию видишь, кто еще маячит, и невольно прикидываешь — чей-то черед…

И сегодня, и вчера сильная тоска глушила меня. Мысли неотступно вертелись на смерти… Мне надо поговорить с Вами, дорогой М. М., на эту тему… Я приеду к Вам, когда Вы немного переживете свое горе и когда, может быть, останется в душе место и для сочувствия мне, многогрешной.

Крепко жму руку и очень, очень жалею, что не с Вами сейчас. Н.Вревская».

Муром. «Я давно не писал Вам, дорогой М. М., а сегодня известие о смерти К. Н. вынуждает взяться за перо, чтоб поделиться с Вами ощущением горя. Я даже не знал, что мне так дорог этот сухонький старичок со строгим лицом, которого я видел последний раз за роялем на концерте, посвященном Рахманинову, осенью 1946 года. Мне больно, до влаги под глазами, что ушел из жизни этот, несомненно, хороший и чистый человек. Царство ему небесное, которое он заслужил, будя в людях чувство стремления к прекрасному своею игрой. Вы любили его, и Вы поймете мой порыв и скорбь.