Вадим Яловецкий - Хроники старого меломана

— Вот что, боец! У нас есть вакантное место замкомвзвода. Но держать мы тебя будем, как столяра. Работать будешь в мастерской, там есть станки. Дел много. Что думаешь, курсант?

— Не знаю, товарищ полковник, я ведь учился чуть больше года…

— Как это «не знаю»?! Рубанок и молоток держать можешь?

— Ну, да. Согласен.

— Не «согласен», а «есть»! Ладно, иди в часть, мастерскую тебе покажут. Принимай технику и включайся. Посмотрю, если всё будет нормально, получишь «сержанта» и останешься в части. Дембельнёшься старшиной, а захочешь, оставим и на сверхсрочную…

Терзаемый противоречивыми чувствами, я пошёл проверять свои гражданские навыки в армейской обстановке. На второй день при работе на фуганке я умудрился попасть пальцем в ножевой вал. О досадном происшествии незамедлительно доложили наверх. В тот же день на всеобщем построении командир части заклеймил меня позором.

— Нам такие работники не нужны. Членовредительством пусть занимается в другом месте, — затем полкан обратился к моему командиру взвода, — оформляй в действующую часть.

Полковник что-то ещё говорил, а я в душе тихо радовался, лучше в неведомый полк, чем прозябать в этой дыре. И, как показало ближайшее будущее, судьба распорядилась правильно.

Через пару дней нам вручили свидетельства механиков. Затем вокзал и сутки пути к новому месту службы, но уже не растерянными гражданскими недоучками, а состоявшимися молодыми солдатами, в новенькой парадной форме. Наш вагон прибыл в Лиду — административный центр Белорусской ССР, а оттуда армейский автобус привёз в городок Щучин. Мне сразу понравился этот старинный уютный и тихий городок, ведущий свою историю с пятнадцатого века. Нас принял Волковысский Краснознаменный ордена Суворова 3-й степени истребительный авиационный полк, в/ч 40476. Гарнизон вплотную прилегал к жилым кварталам города, и это мы позже оценили, когда стали ходить в самоволку.

Из казармы меня вызвали в штаб полка. Познакомиться со мной пожелал майор Рудаков, списанный по здоровью лётчик первого класса, терпеливо коротающий время до пенсии в бумажной рутине. И в этот раз анкетные данные в личном деле сыграли решающую роль в моей дальнейшей армейской службе. Рудаков расспросил о моих художественных возможностях и, получив подтверждение, огласил вердикт — служить в штабе в должности писаря-картографа. Так мои навыки механика по обслуживанию двигателя и не понадобились Советской Армии. Зато стали востребованы способности обращаться с плакатными перьями, карандашами, кистями и красками.

Я стал «блатным», поскольку подчинялся только замначштаба Рудакову и был освобождён почти от всех нарядов. Когда взвод строем отправлялся в ТЭЧ (технико-эксплуатационная часть), я своим ходом следовал в деревянное одноэтажное здание штаба, где мне выделили комнату и всё необходимое для работы с картами и документами. На первых порах меня натаскивал старослужащий, уже собиравшийся домой.

Служилось интересно. В дни полётов из окна каморки я наблюдал, как по взлётной полосе стремительно взмывают в небо истребители МиГ-23. Самолёты нового поколения с изменяемой геометрией крыла при взлёте издавали невыносимо громкий звук рвущейся материи. Полк недавно начал осваивать подобную технику, а незадолго до «дембеля» появились и новейшие секретные двухкилевые МиГ-25.

Я получал в спецчасти фрагменты карт района, затем склеивал их силикатным клеем в единое полотно, ставил традиционный гриф «секретно». Под руководством майора Рудакова разноцветной тушью проводил маршруты полётов, схемы учений и прочие лётно-штабные графические премудрости, далёкие от моих художественных возможностей, абсолютно непонятные, оттого неинтересные. Я рисовал кучу графиков, таблиц, планов и ещё черт знает чего. Ну, ещё, конечно, махал веником и мокрой тряпкой на первых порах. Зато был относительно свободен и отлучён от строгой армейской муштры и дисциплины.

В роте я быстро сошёлся с ребятами своего призыва, связанными так или иначе с музыкой и игравшими на инструментах. Игорь Зубаков, родом из Воскресенска, окончил музыкальную школу по классу баяна и владел бас гитарой. Саша Терешко из столицы — гитарист. Боря Зонов из Сибири — музыкальная школа по классу фортепьяно. Юра Портнягин, тоже сибиряк, — гитарист.

За казармами начинались дома офицерского состава — ДОСы, а за ними, на берегу озера, располагался клуб части. Наше подразделение водили туда строем в кино или на концерты. При клубе имелся ансамбль из солдат, закачивающих осенью службу. Требовалась замена, а тут и мы вовремя подоспели. Через командира роты вышли на начальника гарнизонного дома офицеров, пухлого полковника-тыловика, «полкана», хозяйствующего на культурной точке немыслимое количество лет. Доложили, мол, владеем инструментами, хотим играть военно-патриотическую тематику и все такое! Полковник малость попыхтел и дал добро. Мы были допущены с испытательным сроком. В свободное от службы время начались репетиции, требовалось готовить достойную смену прежнему коллективу. Инструменты имелись, желание было, группу доукомплектовали барабанщиком по имени Юра (фамилию забыл), ну а вокал достался мне.

Военный ансамбль — это не только солдаты с гитарами, но и передовая культурная единица, поднимающая боеготовность и воинскую дисциплину песнями советских композиторов патриотической направленности. По крайней мере, нам так объяснили. В обязанности входили концертные программы по праздникам, а также игра на танцах и шефские выступления. По сравнению с полковым оркестром, исполняющим бравурные марши на гарнизонном плацу, наш секстет считался элитарной кучкой, слегка задирающей нос. Но, это совсем не так! Пока мы были «молодыми», нам доставалась нелёгкая работа по обслуживанию самолётов, наряды, хозяйственные работы, строевые занятия и прочие тяготы армейской службы. Мне, конечно, было легче, но не всегда. Когда начинались учения я пропадал в штабе сутками, постоянно корректируя схемы и расчерчивая бесконечные графики. Расслабиться мы смогли лишь за полгода до дембеля, когда приобрели статус «стариков».

Пока играл старый ВИА мы были на вторых ролях и особой популярностью не пользовались. Когда же наш коллектив занял место прежних музыкантов, а служить оставалось год, появилось сладкое чувство некоторого превосходства, которое неизменно возникает у людей, наделённых привилегиями. Другими словами, мы начали «звездить». Нет, не шибко сильно, а слегка, насколько позволял армейский хомут.

В группе произошли изменения. Комиссовался наш барабанщик (язва желудка, кажется). Искать замену не стали, а посадили на место ударника меня и заставили отбивать «двойки», «тройки», разучивать «лупы» и «петли». Ну и, поскольку большинство ребят имело музыкальное образование, меня натаскали довольно быстро, карая нещадно за сбивку с ритма и «пустые такты».