Вадим Яловецкий - Хроники старого меломана

Вот и ответы на все вопросы. То, о чём я догадывался, подтвердилось и, вот, нашло объяснение со слов надзирателя. Я налил служивому ещё, затем выяснилось, что попёрли офицера на досрочный отдых за какие-то грехи. Уж, не сомневаюсь, у такого сорта людей, грехов всегда в избытке.

В далёком Рубцовске я попал в столярный цех сталелитейного завода. Этому способствовало личное дело и собеседование при распределении. Мои навыки по дереву вновь стали востребованы. Впрочем, как и художественные. Плюс общественная нагрузка председателя CКМР. Надо было зарабатывать право на условно-досрочное освобождение. А до этой даты оставалось восемь месяцев.

Лето 1988-го выдалось жаркое, но не влажное, как у нас под Ленинградом. Здесь юг Алтайского края, до границы с Казахстаном несколько десятков километров, а ниже бескрайние степи. Резко-континентальный климат питерским пришёлся по душе. Одноэтажная казарма была старая, но ухоженная усилиями обитателей. Такие удобства цивилизации, как горячая вода и туалет в помещении отсутствовали. Стандартная локалка, где по утрам под транслируемую музыку делали зарядку. Завтрак состоял из супа и пшеничного хлеба, нам объяснили: здесь так принято. Непривычный уклад понравился. Развод на работу: карточки, перекличка и движение километра за полтора по огороженному коридору на промзону, где высилась мрачная громада завода. Тут никаких сравнений с игрушечной форносовской ИТК — всё монументально, внушительно и масштабно.

В столярке хороший станочный парк. Бригадир, быстро разобравшись, что я волоку в деле и со станками запросто, утвердил меня в должности столяра и закрывал мне наряды, как опытному работнику. Это семьдесят-восемьдесят рублей чистыми на лицевой счёт. На обед ходили в заводскую столовую через доменный цех, где в дыму и грохоте метались чёрные фигурки. По цеху важно двигались огромные ковши с раскаленным металлом и в нужном месте опрокидывались, изливаясь оранжево-малиновыми струями. По лестницам и переходам я попадал в формовку, здесь чумазые зеки выполняли свою каторжную работу: ворочали опоки, гремя цепями подъёмников, выдёргивали из земельной формы отливки, катали тележки с заготовками, что-то орали. Грязь, чад — , в общем, ад какой-то! Позже я выяснил, что на таком производстве осуждённые здоровья, конечно, не прибавляют, зато кладут на лицевые счета по триста рублей в месяц.

Мне же приходилось работать с сибирской лиственницей — тяжёлой древесиной, не поддающейся гниению и тонущей в воде. Для меня, надо сказать, материал непривычный, у нас в Европе больше сосна да ель. Здесь, конечно, и эти породы водились и использовались. Например, для изготовления гробов. Вот, чего никогда не собирал, так это «деревянные бушлаты»! Искусству меня учил старый дедок, владевший столярным ремеслом в совершенстве, не любивший станков и предпочитающий всё делать вручную. Сидеть тому оставалось чуть-чуть. У него имелись шаблоны из алюминия, с помощью которых дед легко размечал непростую форму шестиугольного изделия, узкого в ногах и расширяющегося к изголовью. Если домина совсем простая — то для сидельцев, а обитая кумачом — вольным жмурикам. Заказы шли постоянно, увозил гробы один и тот же шоферюга, иногда подкидывавший за работу чай или сигареты. По освобождению вредный старичок-гробоваятель забрал с собой или отдал кому-то бесценные шаблоны.

Основная работа: распил дерева, затем обработка на рейсмусе, а дальше под заказ изготовление шпунтованной половой доски, вагонки, бруса и массы других нужных деревянных полуфабрикатов. Нас задействовали на разгрузку древесины, тогда вручную укладывали тяжеленые доски в сушилку. Иногда совсем не везло: всю бригаду кидали на вагоны с цементом, лучше не вспоминать.

Радость ждала на втором этаже в бане, где можно было, наконец, смыть грязь и налёт заводской копоти. Баня с парилкой и душевая оказались знатные. Не одно поколение зеков пользовалось и благодарило неизвестных братков, что создали это чудо. Вот только пива не хватало…

Возвращались в лагерь под музыку. Здесь эта традиция, работать под аккомпанемент, очень сильна. Трансляция постоянно взбадривала народ чудовищными российскими шлягерами типа «Жёлтые тюльпаны» безголосой девочки по фамилии Порывай или жалостливой песенкой «Белые розы» от сироток из «Ласкового мая». По мне, лучше что-нибудь из мозгодробящих боевиков «Led Zeppelin», чтоб встряхнуть романтичных малолеток по ту сторону колючки и показать алтайским аборигенам настоящий драйв. Да, кому она тут нужна, моя музыка. Здесь люди замкнутые, суровые, бесконечно наивные и очень жестокие. Алтайский зек умеет, не перебивая слушать, не сваливаться в склоки, он далек от европейской вальяжности и не поддерживает «умных тёрок» (разговоров). Сибирские корни дают себя знать и накладывают отпечаток на образ жизни. Старая арестантская заповедь «не верь, не бойся, не проси», получившая вторую жизнь благодаря Солженицыну и Шаламову, — кредо местного спецконтингента. Вот несколько историй, на мой взгляд, подтверждающих вышесказанное.

Два зека что-то не поделили. Ни криков, ни угроз, хватания за грудки или жёсткой сшибки.

— Забухни, чучело стрёмное!

— Да, пошёл ты на… Козёл!

— Всё сказал?

— Всё!

— Ладно…

Тихо поговорили и разошлись. Вечером один из них достал пронесённую с промзоны заточку, подошёл к обидчику и обыденно, словно делал это каждый день, воткнул стальной стержень тому в живот. Мужик, что днём неосторожно послал туда, куда на зоне посылать не следует, да ещё и припечатал словом «козёл», завалился на пол. Побелевшими губами успел сказать:

— С меня должок, с-с-сука…

Владелец заточки не спеша направился в курилку, на ходу бросив дневальному:

— Зови мусоров.

Войсковой наряд забрал обоих: одного в санчасть, второго в ШИЗО.

А вот случай, когда пришлось поучаствовать мне. С нашим этапом прибыл один забавный пассажир по кличке «Лётчик». Здоровенный краснощёкий дядина под тридцатник, ещё в Форносово начал необычные игры — представлялся командиром авиалайнера. Клеил на плечи погоны с лычками гражданской авиации, махал руками, семенил ногами, изображая разбег самолёта. Сопровождалось это звуками работающего реактивного двигателя и бессвязными командами: «полный форсаж, шасси убрать, закрылки прочь, выходим на курс» и т. д. Очень колоритный персонаж! Кстати, строки одной песни я посвятил ему:

«Лётчика» дважды возили в на освидетельствование в больницу Газа. Оба раза он возвращался притихший и бледный после проведённых процедур. Медицина однозначно твердила: психически здоров. После чего парень возвращался в бригаду и нормально работал до следующего рецидива. Когда стало ясно, что «Лётчик» элементарно косит под дурака (а, может, и нет), на него перестали обращать внимание, — в каждой избушке свои погремушки. По приезду в ИТК Рубцовска, «полёты» начались заново, землячок решил испытать свои таланты в новой обстановке. Местные дико косились на «блаженного». Во время очередного спектакля я не выдержал: