Михаил Шервуд - Женечка, Женька и Евгеша

Всё это он произнёс такими словами, что мы были в восторге: как умеет мужик! Голос у генерала зычный, слышно по всему лазарету. Женечка, участвовавший в переодевании старлея, даже пожалел нашего старшину с его бедным лексиконом. Позже, когда мы узнали, что генерал был доктором медицинских наук, профессором, Женечка выразился в том смысле, что вот-де старшина не видит пользы в образовании, а слышал бы он генерала, сразу понял бы, зачем оно.

Почти одновременно со мной под нож майора Олега Силыча попал рыжий-прерыжий Гриша Якопсон из артполка. «Третий взвод, второй расчёт.»-отрекомендовался он. Редкостный дохляк. С такими «мышцами», как у него, что с пушкой делать? Он рассказал, что когда его в военкомате спросили, занимается ли он спортом, Гриша ответил: «Да. Первый разряд.» Разряд у него был по шахматам. Вот так и влетел он в компанию борцов, штангистов, боксёров и прочей братии. На фоне сослуживцев он выглядел жалко. Гриша был рыжий, красный, как огонь, и получил кликуху “Красный Воин”, которая звучала откровенной насмешкой. Неизвестно, что с ним было бы, если бы не аппендицит. Списали бы, скорее всего, куда-нибудь, место нашлось бы. Потому как если призвали – барабань три года до дембеля, который неизбежен, как крах капитализма. (Правда, впоследствии оказалось, что с капитализмом авторы афоризма поторопились. Ну, не суть.) Его, наверно, сразу перевели бы куда-нибудь, но на теоретических занятиях он был всегда первым и с большим отрывом, ему было очень интересно. Видимо, начальство колебалось: с одной стороны, никуда не годный задохлик, а с другой – светлая голова. Таких голов немного.

Сразу после операции никуда его не перевести, а пока придёт в себя, всё может измениться. Оно и изменилось. Не сразу, постепенно.

В его семье мама была единственным мужчиной и вполне естественно, что Гриша под пятой мамы вырос тюхтей. И когда из-за девушки Али наглухо завалил сессию и засвистел служить, особого огорчения не почувствовал. Ему было всё равно, кто на него будет давить, мама или сержант. Тем более что становиться детским врачом, как хотела мама, ему не хотелось. Ему нравилась математика. Гриша считал, что армия, если не считать жуткой кормёжки и физических нагрузок, не так уж неприятна. По крайней мере, артиллерия штука интересная, там математика. Сюда бы ещё Алю. Нет, жениться на ней не получится, Аля считает его мямлей, они бы расстались уже, если бы не армия. Почему она вообще с ним связалась? Ну, она считает, что нельзя после школы оставаться девственницей, ну и выбрала его. Нет, он не мямля. Вообще, он просто парень из нормальной еврейской семьи, соответственно воспитан и не имеет склонности давать кому-либо в рыло, как это делают, скажем, русские. Или другие, неважно. Это не значит, что он мямля. Почему он должен решать вопросы кулаком? «Конечно,- сказал я, - конечно, пушкой лучше. Интереснее, там математика. И эффективнее.» - «Ты дугак» - спокойно сказал Гриша. (Гриша вместо «р» произносил чёткое «г».)

Мне нравилось его поддразнивать, потому что он был какой-то совсем не такой, а мне хотелось узнать его реакцию на разные вещи. Он меня часто удивлял. Не только меня. Женька буквально рот раскрыл, увидев Гришу: «Ну, это да, где таких достают?» Женечка заступился за Гришу: если всем давать по две порции в столовой, государство не потянет. А так экономия.

Нас выписали в один день, я думал, что не очень скоро увижу его, но оказалось, что его батарея и наша рота приходили в столовую одновременно и мы виделись ежедневно. После столовки пять минут перекура, и мы разговаривали на тему нашего аппендицита. Где болит, как шов. Постепенно подружились. Гришу каждый день не менее получаса гоняли на площадке рукопашного боя для укрепления брюшного пресса после операции. Ну, суплес и работа ногами сильно укрепляют пресс. Собственно, меня тоже, но самое смешное то, что ему начала нравиться работа ногами. «Это расширяет возможности движения» - сказал Гриша. Он начал заниматься всё свободное время и к лету превратился в крепкого парня, способного хорошо постоять за себя даже среди своих сослуживцев-спортсменов. Ему это стало интересно, к тому же он почувствовал вкус победы в схватке. Правда, было неизвестно, способен ли он съездить в рыло на предмет «решения вопроса».

Гриша с детства вместо «р» произносил чёткое «г», и поэтому говорил не «всё равно», а «всё одинаково». На уроках математики народ громко радовался, когда Гриша заявлял: «угавниваем обе половины угавнения» и что икс гавняется бэ. Правда, к окончанию школы он научился произносить грассирующее «р», но когда злился, переходил на «г» Мы как-то сидели с ним на перекуре, когда подошёл ротный: «С кем перекуриваешь, не со своим?» Гриша доложил: «Курсант Якопсон, второй дивизион, третий взвод, второй расчёт!» Ротный удивился: «Хоть знаешь, с кем куришь?» Мне-то всё равно, он Гриша Якопсон, мне достаточно. Ротный объяснил: «85-миллиметровки противотанковые, он твой враг.» Засмеялся и ушёл. Гриша произнёс: «Твой готный дугак.»

В конце лета начались выпускные экзамены, понаехали «покупатели». На экзаменах, говорят, он отмочил фокус. Когда майор – «покупатель» спросил его, хочет ли он служить в их бригаде, Гриша ляпнул: «Мне всё гавно». Не «одинаково», как обычно, а именно так. Командир учебной батареи бросился на выручку: «Курсант Якопсон не выговаривает звук «р»; он прекрасный артиллерист, все стрельбы выполняет только на «хорошо» и «отлично», ни одной посредственной оценки, прекрасно знает матчасть. Хороший рукопашник». Наверно, он зря насчёт рукопашника, потому что Гриша поморщился и «покупатели» это усекли. А Гриша занимался рукопашкой не для того, чтобы кому-то там в рыло давать, ему нравилась острота положений на площадке, необходимость их мгновенного решения. Пьянящее ощущение трудной победы, когда кажется, что можешь запросто допрыгнуть до неба – это ведь тоже кое-что значит. Да много всего, сразу так не расскажешь. Здесь же настоящая философия, а не мордобойство, как думают некоторые. В конце всего Гришу оставили в его же учебной батарее, дав ему две лычки. Так что мы продолжали встречаться с ним практически ежедневно трижды в день. Кроме дней нарядов и практических занятий.

Десять суток отпуска при части – удовольствие ниже среднего. Десять дней ничегонеделанья надоедают уже на второй день. В лазарете хоть можно попросить медбрата принести чего-нибудь почитать из дивизионной библиотеки. А в родном подразделении что можно читать? В крайнем случае, подшивку газет. Да и то, старшина на это косится, потому что подшивка треплется, когда её листают. Остаётся одно. Как там: «О воин, службою живущий, читай Устав на сон грядущий, а поутру, от сна восстав, читай усиленно Устав.» Ну и болтаешься, как это самое в проруби. Бывают случаи, когда разрешают отпуск домой. Я обратился к ротному, тот сказал, что старшине виднее, он к нам ближе всех. Старшина ответил, что мой аппендицит был запущенный (по моей вине, разумеется), мне надо беречь себя. А где лучше всего беречь себя? В подразделении, на глазах у старшины, конечно.