Юрий Ивлиев - Эхо из прошлого

Как-то среди кирпичной крошки заметил лямку от солдатского сидора. Потянул — не тянется. Стал разгребать, достал солдатский вещмешок, развязал — две пары белья, крошки от сухарей, обгрызенные пачки концентратов — мыши уже проверили и попользовались, и хорошие пуховые перчатки, жаль не сезон. Белье сменял на толкучке на харч. На другой день пошел торговать перчатками. Долго ходил с ними, никто не берет. Потом попался мужичишко, маленький и злобный. Схватил меня за шиворот, избил, отобрал перчатки и пинками выгнал с базара. Почему? Зачем? За что? Нас несколько человек детворы. Живем всей кучкой в подвале. Крохотная каморка, залезаем через окно. В нашей берлоге сухо и тепло, а все другие ходы завалены. Натаскали тряпья, шинелей и спим вповалку, а поутру расходимся. В найденном мною сидоре остались байковые портянки и полотенце с куском мыла. Портянки и полотенце отдал какой-то девчонке с грудным мальцом на руках. У нее ничего не было совсем, а дите было завернуто в кусок мешковины. Она посмотрела на меня, взяла и ничего не сказала. Малец у нее был грязный, синий и страшный. Я вернулся в развалины, взял кусок мыла, хотел отдать девчонке, но ее уже не было, а мыло я потерял, наверное, помню не менял. Сам не мылся я тогда, хотя может быть и сменял на что-то, убей — не помню, а мыло было товар дефицитный.

Осенью 42-го возле элеватора горели вагоны с сахаром. Сахар горел, плавился, тек на землю, и земля напиталась этой жженкой. Мы отламывали куски земли, пропитанной горелым сахаром, клали в посудину и заливали водой. Вода растворяла сахар, а когда вода отстоится, воду сливали и пили — получался «сладкий чай». К весне 43-го участков земли с горелым сахаром уже не осталось, что удалось людям собрать — собрали, а что не собрали, то дожди и талые снега унесли прочь. Приходилось есть холодец из столярного клея, варили сами холодец из лошадиных копыт. На помойках, на удочку ловили ворон, как рыбу. На крючок насаживали наживку, ловились, только мясо жесткое и горьковатое. Эх! Чего только не жрали мы, дети войны.

Помню, как убило Бочку. Он наткнулся на противопехотную мину. Ему оторвало ступню и вырвало низ живота. Умирал он медленно и мучительно. Мы сидели рядом и давали ему пить, он все время просил воды. Разговаривали громко, бодрыми голосами, утешали его, говорили, что без ноги он проживет. Будет ходить на деревяшке, все заживет. Мы знали, что он умрет, и он умер. Мы его тут же во дворе и похоронили в воронке, накрыв куском жести и засыпав кирпичной крошкой. Без имени, без фамилии — только кликуха «Бочка».

Жизнь тогда не была однообразной, каждый день приносил что-то новое, жаль, что в памяти мало осталось. Наши группки бездомников собирались в двойки-тройки и также распадались. Кто-то попадал в лапы облавы, кто-то уезжал на поездах, пароходах. Утром знакомились и вечером разбегались, чтобы утром снова сбиться в группки. Вот и нет в памяти ни имен, ни лиц, просто силуэты в тумане.

Весна, тепло, солнышко греет, травка из земли лезет. А железо войны уже рыжее, ржавое на зеленой траве. Шастали за городом по степи, вдруг что найдем. Стоит танк, наш — Т-34 горелый. Люк открыт у водителя, я заглянул в люк и оказался носом к носу с мертвым танкистом. Он смотрел на меня пустыми глазницами и смеялся во весь рот беззвучно, молчаливо; настолько жуткая картина, что я заорав: «Мама!» на четвереньках бежал от танка, прямо по-собачьи и орал диким голосом пока сердце не зашлось, и я не упал, обессилив. А что тут уж такого-то? Ну, мертвый и мертвый, обгорели щеки, вытекли глаза, губы сгорели, вот и смеялся зубами. Ну что тут такого? А вот обуяла меня жуть. У меня в жизни было не одно жуткое состояние, но никогда я больше не бегал на четырех конечностях. Мы много раз лазили по этим местам, но всегда боялся я смотреть в сторону этого танка, пока его не увезли на переплавку, на копровый ЗКО. В этих же местах убило Кренделя, не убило, а разнесло в клочья, я видел на брезенте то, что было когда-то Кренделем, совсем недавно, вот только что. А вот меня не убило, чем я заслужил такую щедрость у судьбы, я был не менее отчаянным, чем погибшие.

Музейный экспонат «Стальной Шлем» Вермахта лежит у меня на шифоньере. А ведь мы в детстве никогда не надевали на себя немецкие каски. Почему? Их кепи с висячими ушами носили. Носили их пилотки. Френчи, брюки, обувь, ремни — все шло в обиход, но офицерские фуражки и каски никогда! Но однажды Гешка, клички его не помню, щупленький такой с поросячьими ресницами, такой невзрачный с бесцветными глазами — надел на себя каску, показался нам, повертелся в ней, снял и забросил. Но Гешка стал Фрицем. Так кличка и прилипла к нему до самой его смерти — «Гешка Фриц». Его убило в 44-м или в 45-м Гешкой Фрицем.

Вернулся из эвакуации Ванька Бирюк. Я пошел к ним в гости. Ванька вытащил чемодан и открыл его, стараясь поразить меня, а сам напевает: «Каким я богатством владею, за деньги не купишь его…» А чемодан набит почтовыми открытками! Перебираю виды чужих стран, чужая жизнь, как это не похоже на нас, на наше нынешнее бытие. Никаких эмоций его «богатство» у меня не вызывало. У нас реальность интереснее и намного богаче: и разбитая, и целая техника, оружие, наши раненные и их пленные. На пленных смотрим равнодушно, хотя и пользуемся ими, подкидываем им табак, а они нам хлеб, шоколадки, мармелад. Их уже откормили, рожи у них сытые, а мы тощие, испитые и в лохмотьях. Но МЫ ПОБЕДИЛИ!

Но вещи случаются невероятные! Идем по степи, собираем трофеи. Метрах в двадцати от меня идет Ванька Бирюк. Вот он нагнулся, поднял гранату и идет, помахивая ей. Увидел еще что-то, сунул гранату под мышку, нагнулся, чтобы поднять новую находку. Тут граната и рванула! Ванька от испуга взвыл страшным ором, но остался жив! Ему вырвало руку из плеча и обожгло бок, но ведь остался жив! Нас осталось живыми только четверо из нашего закутка, а кодла состояла из восемнадцати оторвят — отчаянных и бесстрашных, любопытных и готовых на любую выходку. Я, Бирюк без руки, Ведьма и Белый. Я уже их имена позабыл, остались уличные клички и лица, те мальчишеские лица так и остались в памяти.

Как-то болтался один без кодлы. Нашел пулемет, ранее мной не виданный. Вокруг валялись обрывки лент, снаряженные патронами. Пулемет без крепления, без станка, из приемника торчал кусок ленты. К этому куску прицепил другие ленты. К торчащей железяке проволокой прикрутил свою находку, думаю — вот постреляю, а с какой стороны к нему подступиться не знаю. Стал шевелить, вертеть, нажимать разные торчки, вдруг раздался рык. Я сижу на жопе на земле, а на меня сыплются стреляные гильзы. Исчезли мои ленты, пулемет их сожрал за миг! Уже взрослым, осмысливая этот случай, думаю, что нашёл авиапулемет ШКАС вырванный из турели, а может и еще что-то секретное. Лента была металлическая, какие патроны — не помню. Немецкие МГешники мы знали, чешские ЗБровки тоже, да и другие конструкции встречались, а этот?