Луи-Жозеф Маршан - Наполеон. Годы изгнания

В этой долине стоял небольшой дом, принадлежавший г-же Робинсон. У этой дамы было две дочери, старшей — лет пятнадцать или шестнадцать. Для них стало привычкой, когда император проезжал мимо их дома, подходить к нему и дарить цветы. Не будучи красивыми, они были очень милыми на вид. Император обычно весьма любезно здоровался с ними и имел привычку называть старшую из девушек Нимфой Лас-Каза. А саму долину — «Долиной молчания». Эти две юные девушки, благодаря знакомству с императором, приобрели определенную известность в округе, вскоре достигшую и города. Эта их известность стала причиной того, что морской капитан, работавший на Восточно-Индийскую компанию, стал добиваться руки старшей девушки и в конце концов женился на ней. Прежде чем покинуть остров, молодая супружеская пара пришла навестить императора, который поздравил мужа с его удачным выбором и пожелал молодой женщине стать матерью замечательной и многочисленной семьи.

У императора вошло в привычку совершать именно эту прогулку, так как по пути он навещал «Ворота Хатта», где жил гофмаршал. Он обычно останавливался там на некоторое время, затем возвращался обратно в Лонгвуд. Император не мог смириться с тем, что, высланный за 2000 лье от Европы на скалистый остров, находившийся на расстоянии 600 лье от берегов Африки и Америки, он не может прогуливаться по всему острову без согласия на то со стороны адмирала или сэра Джорджа Бингема, хотя сам остров был таким тесным и нездоровым с точки зрения климатических условий, что напоминал тюрьму. Английский сторожевой пост, за который императору не разрешалось выходить, находился в шестистах шагах от дома императора и имел приказ брать на караул при приближении Его Величества. Помимо всех этих мер предосторожности все горные вершины, возвышавшиеся над Лонгвудом, были оборудованы под наблюдательные посты, с которых англичане поддерживали между собой сигнальную связь, осуществляя слежку за императором во время его прогулок. В 9 часов вечера английские часовые, сохраняя дистанцию между собой в пятнадцать шагов, занимали позицию вокруг дома таким образом, чтобы из него нельзя было выйти незамеченным. Патрули пересекали территорию Лонгвуда по всем направлениям, и такой порядок продолжался до того дня, когда английский дежурный офицер получил специальное задание сделать все необходимое для того, чтобы дважды в течение каждых суток в его поле зрения оказывался император. К этим мерам предосторожности должны быть добавлены те, которые принимались со стороны моря. С вершин пика Дианы и «Дома тревоги» в море на расстоянии двенадцати лье можно было заметить появление кораблей; прежде чем они могли приблизиться к берегу, давались сигналы двум сторожевым английским кораблям, постоянно курсировавшим вокруг острова. Если замеченные корабли не были британскими, то они в сопровождении курсировавшего английского корабля направлялись в гавань Джеймстауна, и задержанный корабль не мог там бросить якорь, пока не получал на это разрешение и на его борт не высаживался вооруженный отряд во главе с офицером, чтобы держать под наблюдением команду корабля. Таковы были меры предосторожности, принятые для того, чтобы обеспечить содержание императора под арестом.

Можно себе представить, насколько невыносимыми эти ограничения казались императору. Многочисленные распоряжения, отданные по самым различным поводам, часто ошибочно истолковывались; император во время своих прогулок мог подвергнуться аресту, и это однажды бы случилось, если бы не вмешательство генерала Гурго, сдержавшего пьяного английского сержанта, который хотел задержать проходившего мимо императора. Возмущенный до глубины души этими несправедливыми действиями, император продиктовал графу де Монтолону письмо с целым рядом жалоб, адресованное адмиралу Кокбэрну. Письмо, составленное в весьма резких выражениях, вызвало не менее жесткий ответ адмирала в письменной форме, и натянутые отношения, существовавшие между ними, еще более ухудшились. Адмирал утверждал, что все меры предосторожности принимаются в соответствии с полученными им инструкциями: «Но, — возражал император, — существует громадная разница между инструкциями и их исполнением. То лицо, которое отдавало эти приказы в Лондоне, воспротивилось бы им, если бы ему пришлось выполнять их здесь: они абсолютно абсурдны».

Можно было подумать, что после возникшего между адмиралом и императором спора адмирал умерит свою жесткость в отношении всех этих ограничений. Но вскоре император избавился от этих иллюзий. Пожелав совершить конную прогулку в Сэнди Бей, он отказался от этой идеи, когда ему сказали, что дежурный английский офицер намерен сопровождать его. Император не захотел встречаться с адмиралом в течение нескольких последовавших за тем визитов адмирала в Лонгвуд, заявляя, что болен, хотя на самом деле был здоров. Желание императора поехать в Сэнди Бей было вызвано тем, что генерал Гурго, в сопровождении английского офицера, посетил эту часть острова вплоть до самого «Колониального дома». Контраст, существовавший между этим местом, сплошь утопавшим в прекрасных зеленых насаждениях, и бесплодием почвы на территории Лонгвуда, еще более подчеркивал всю жестокость решения поселить императора в этом месте: «Это позор! — восклицал император. — Это же просто варварская дикость поселить меня в дом под крышей из толя, когда они могли предоставить мне дом в нескольких тысяч футов отсюда, где бы я наслаждался тенью деревьев и не испытывал недостатка в воде!»

Среди приближенных императора возникло некоторое мелочное соперничество, со временем только усиливавшееся, из-за того, что император сильно приблизил к себе графа де Лас-Каза. Это соперничество омрачило столь необходимые в среде изгнанников добрые отношения, ведущие к укреплению взаимного доверия и часто своей благожелательной атмосферой помогавшие преодолевать самые тяжелые минуты; но среди всех этих господ граф был единственным человеком, кто хорошо знал английский язык и мог переводить текст присылаемых английских газет. Император брал уроки этого языка, и для графа де Лас-Каза они стали возможностью проводить лишний час наедине с императором. Затем следует также сказать, что император был человеком привычки, и, хотя его теплое отношение ко всем другим господам нисколько не уменьшалось, привычки, приобретенные в коттедже «Брайерс», в Лонгвуде не исчезли. Даже если он не особенно переживал из-за возникшего соперничества в его окружении, тем не менее он с сожалением констатировал, что путешествие на корабле и пребывание на острове не способствовали развитию дружеских отношений в среде его свиты, столь желательных в условиях неволи.