Ефим Янкелевич - Дорога длиной в сто лет

Вот так для нас началась Великая Отечественная война, хотя правильнее сказать СССР вступил во Вторую мировую войну, которая полыхала уже с 1 сентября 1939 года.

Что меня даже тогда удивило, так это то, что когда я шел с керосином домой, из уличных репродукторов на школе уже неслась песня о войне: «Идет война народная, священная война. Дадим отпор душителям, мучителям людей…», исполняемая большим мужским хором. Следовательно, песня была создана и записана задолго до начала войны. Причем в песне были слова полностью относящиеся к фашистской Германии, хотя с лета 1939 года у нас были более дружеские отношения с Германией, чем с Англией. А Молотов только что заявил, что войну немцы начали неожиданно.

Или вот еще одна, странность начала войны.

Кажется, 13 июня 1941 года по радио и в центральных газетах было опубликовано необычное, даже для меня подростка, заявление «осведомленных кругов» (а не правительства как обычно). В заявлении утверждалось, что они (осведомленные круги) опровергают заявление бывшего посла Англии в Советском Союзе Стаффорда Крипса о том, что немцы на границах СССР сосредоточили огромное количество войск. В те времена, даже менее ответственные заявления печатались только на правительственном уровне.

И ровно неделю спустя председатель правительства Молотов заявил, что немцы напали на СССР вероломно и неожиданно. Не странно ли это? Уже одно это говорит о том, что нападение Германии не было неожиданным для правительства.

Каким было мое настроение на момент начала войны?

Все мое окружение было патриотически настроено, а Сталин для нас был живым Богом. В июле местная газета «Харьковский рабочий» опубликовала обращение к юношам города с призывом поступить на учебу в Харьковское Военно-летное училище.

Я загорелся желанием поступить в это училище и родители не возражали. Сфотографировался. Фотография сохранилась.

Необходим был паспорт, которого у меня не было, хотя мне было уже 16 лет и мне он был положен. Но с получением паспорта у меня возникла проблема.

Я пошел к паспортистке, чтобы она мне выписала паспорт. Для подтверждения своей личности предъявил ей комсомольский билет с моей фотографией. Она же мне заявила, что паспорта выписываются на основании метрического свидетельства. Побежал я домой и попросил его у мамы. Она дала мне сложенный вчетверо твердый лист бумаги. Я его взял, не разворачивая, и побежал снова в домоуправление, чтобы успеть до его закрытия. И тут паспортистка меня ошарашила, сказав, что паспорт будет выписан на имя Хаим-Шая Аврум-Ароновича. Я был поражен. Я даже взял у нее метрику, чтобы убедиться в ее правоте.

Необходимо дать небольшое разъяснение для читателя. Вам, очевидно, трудно понять мою панику. У меня, будущего летчика, будет, на мой взгляд тогда, такое необычное еврейское имя и отчество. Обычными были, например, Иван Петрович, Владимир Николаевич и так далее, в крайнем случае Ефим Абрамович .

Вернулся домой и заявил маме, что с таким именем получать паспорт я не буду. На этом первый этап получения паспорта закончился безрезультатно.

А жизнь продолжалась, но уже в военное время.

В мирное время во время летних каникул мы были свободны от школы, а школа от нас. В этот раз старшеклассников собрали в школе вместе с некоторыми учителями и направили в пригородное хозяйство селекционной станции на уборку поспевшего гороха (так вот почему в армии нас постоянно кормили гороховыми кашами и супами). Для меня, как и для моих друзей, это было своего рода развлечение.

Спелые гороховые кусты лежали на земле колючим ковром. Мы заводили руки под куст, выдергивали его вместе со стручками и складывали в кучи. В первый же день мы поранили свои руки о засохшие стебли и они кровоточили и очень болели. Учителя нам твердили, что на фронте солдатам еще хуже. Кто-то предложил новшество. Мы поснимали с себя носки и одели их на руки. После этого руки повреждались меньше.

Что еще было для меня новым. Нам для сна выделили огромный соломенный шалаш. Впервые в моей жизни девочки и мальчики спали в одном помещении. Девочки лежали по одну сторону шалаша, а мальчики по другую. Естественно нам было весело и мы дурачились до полуночи.

К сентябрю город опустел. Уехали с семьями рабочие и сотрудники заводов, фабрик, партийных и государственных учреждений и много еврейских семей. Уехали в эвакуацию семьи тети Лизы и дяди Абрама. Бабушка Брана осталась с нами. Мы же уехать не могли, так как папа был мобилизован на рытье окопов на подступах к городу.

Интересный факт. Хотя пресса и радио тогда тщательно замалчивало то, что фашисты убивают евреев, только потому, что они евреи, но население и в городе и в деревнях это знало.

В городе на улицах появилось слово «жид», которого я до этого не слышал. При том оно носило ругательный характер. Мол-де бегут. А что было делать, ведь не уезжать евреям было нельзя. Осталась семья моего школьного друга Семки Сокольского и погибла на тракторном заводе. Это место аналогично известному всем Киевскому Бабьему Яру. Причем, когда я после войны вернулся в Харьков, то узнал что его семью выдали украинско-немецким полицейским ближайшие соседи.

Наконец, измученный папа вернулся со строительства окопов. У мамы было разрешение эвакуироваться из Харькова, но уже было поздно, так как пассажирские поезда из города уже не ходили.

К нашему счастью, представилась возможность уехать из города не поездом, а на подводах папиной организации. Для меня, в отличие от родителей, это даже было развлечением. До отъезда мы несколько дней жили на базе папиной организации на окраине города. В организации было много лошадей и их надо было время от времени выгуливать и это поручили мне. Здесь я впервые узнал, что на лошади без седла ездить не безопасно. Я в кровь разбил себе свое «место для сидения».

Пробыли мы на базе несколько дней и почему-то выехали под вечер. В нашем обозе было семь подвод. Во всем обозе была только одна наша семья. Я шел до самих Валуек пешком. Любопытный факт, свидетельствующий о нашем «благополучии» перед войной. Когда нам предстояла дальняя дорога, то оказалось, что у меня нет соответствующей обуви. На мое счастье, у меня нашлись спортивные ботинки без каблуков. Вот в этих ботинках я и прошел от Харькова до Валуек.

Добавлю кое-что к воспоминаниям родителей. Как я уже отмечал раньше, эти воспоминания писались ими в советское время и все, что могло бы опорочить власть, родители бумаге не доверяли.

Теперь я хочу отметить, что по дороге от Харькова до Валуек, население нас принимало если не враждебно, то недружелюбно. Так, например, в селе Непокрытое нас не пускали хозяева на постой в дома, лишь только потому, что мы евреи. И сказали это в открытую. Была также хулиганская вылазка на дороге, которую мама расценила как антисемитскую, но оставить эту запись на бумаге она не решилась. Сочувствие к нам проявила лишь одна семья учителей под городом Купянск.