Ефим Янкелевич - Дорога длиной в сто лет

Продавщицу звали Абахан, но все в очереди ее звали Абахан-апа (то есть «сестра»). Вот эта «сестра» торговала так. Чужие для нее люди, включая нас, стояли тесно прижавшись друг к другу до самого прилавка, в то время как «знать» передавала продавщице через наши головы узелки, в которых были деньги и карточки. Продавщица таким же образом передавала им обратно хлеб. Знаменательно, что вся очередь безропотно поддерживала этот бессовестный транспорт денег, карточек и лепешек.

Я как-то раз не выдержала и сказала, что ее действия незаконны. На что она без раздумья ответила: «По закону работай ты!»

Хлеба-лепешек нам часто не доставалось и мы голодали, пока не появился узбек, который стал менять хлебные талоны на сахарную свеклу. Обмен для нас был выгоден. Мы стали варить компоты из свеклы и айвы. Мы уже не были голодными.

Остановлюсь еще на одной стороне трудностей нашего нового быта.

Отапливались мы железной печкой, подобной той, что стояла у нас в вагоне. Уголь продавали у железнодорожного вокзала. Расстояние до него от нашего дома было километров 6—7. Основным доставщиком угля был Фима, который нес его в мешке на плечах.

Еще о еде. Ели мы все из одинаковых эмалированных мисочек. Суп разливался по имеющейся на мисочках каемочке. Из своей порции Фима часто отливал Лене, мотивируя это тем, что тот растет. Также Фима приносил домой всю еду, которую выдавали иногда школьникам.

Запомнился такой случай, связанный с едой.

Однажды в предвечерний час мы сидели на веранде перед домом. Перед этим во двор упал подбитый ястребом голубь. Леня его похоронил и даже памятник ему соорудил из веточек. Позже он передумал. Пошел к маме и спросил, сварит ли она этого голубя? После того, как она согласилась, он извлек голубя из могилы. А мама сварила на всех «мясной» суп, и мы его тут же съели.

Хочется рассказать еще об одном экзотическом способе борьбы с желанием поесть. Во дворе рос хозяйский виноградник, но дети его не трогали. Рядом с нашим двором протекал большой арык, шириной метра два. На той стороне арыка росла ничейная шелковица и на ней висели большие черные плоды. Дети достали большие прутья камыша, расщепили его так, что можно было в расщеп захватить плод шелковицы. Часть, конечно, падала в арык, но часть все же попадала в рот. Вот такая была «рыбалка».

Я отвлеклась. Вернемся к нашим насущным делам.

А дела у нас были совсем плохие. Как-то хозяйка предложила нам полить ее огород из соседнего арыка за 400 грамм хлеба.

За работу взялись Аврумарн и дети. Хоть хозяйка была неплохим человеком, но огород она заставила просто залить, а Аврумарн и дети при этом были мокрыми с ног до головы. Детям это сошло, а у Аврумарна началось обострение его старой болезни — псориаза. Коротко опишу это обострение. Кожа набухает и покрывается образованиями типа рыбьих чешуек. Через некоторое время старая кожа, покрытая чешуйками, начинает отслаиваться и под ней начинает проступать новая кожа, розовая как у младенца. Временами эта новая кожа лопается, вызывая сильные боли. Ее надо смазывать. Что мы делали в Коканде не помню, а до войны Аврумарн смазывал эти места кремом под названием «Метаморфоза». Самое ужасное это то, что кожа слазила со всего тела, включая даже ступни ног. В это время он очень мерз и даже в жару ему приходилось одевать зимнее пальто, а руки он вынужден был перебинтовывать. Его боли я не в состоянии описать. Работать он конечно не мог. (Я тоже не могу описать переносимые отцом боли. Как-то у меня на одной из ног, после перенесенной мною какой-то болезни, на небольшом участке сошла старая кожа, а под ней появилась новая. При ходьбе появились сильные боли, которые я частично унимал, смазывая это место кремом. Так это ведь крошечный участок, а у папы облазило все тело. Просто человек в прямом смысле менял кожу. Но как это болезненно! И еще интересное наблюдение. Кожа на ступне была толщиной миллиметра 2—3).

В дополнение к мизерным заработкам Аврумарна у нас основным источником существования было шитье и продажа бюстгальтеров. Когда кончились привезенные из Харькова отрезы белой ткани мы стали покупать на базаре простыни. Но, как правило, простыни были так застираны, что сделать из них что-либо путное было невозможно. Однажды мы обратили внимание на то, что сделанный случайно черный бюстгальтер продался даже легче белого. Тогда решили перейти на производство черных бюстгальтеров. Стали покупать для производства старые застиранные простыни и шить из них бюстгальтеры. Красили же не простыни, а уже готовую продукцию с целью экономии краски.

Реализацией занималась мама и Леня. Мама, во избежание неприятностей, с небольшим количеством лифчиков уходила на базар, а Леня по мере необходимости подносил ей новые.

В базарные дни на большой площади собирались сотни людей и найти в ней маму для маленького Лени было очень тяжело. И здесь нашелся оригинальный ориентир. Мама познакомилась на базаре с супружеской парой по фамилии Остроброд из Киева, которые тоже шили что-то на продажу. Так вот, сам Остроброд был очень высокого роста. Выше его на базаре не было человека. Когда мама ожидала Леню с очередной партией товара, она не отходила от Остроброда. А Лене по этому «маяку» было легко найти маму.

Так мы и жили, пока не подошло время родов. В свое время я хотела сделать аборт. И когда я уже лежала на операционном столе, врач-гинеколог прогнал меня, заявив, что такие аборты делаются только за деньги. Так как денег у меня не было, то пришлось родить ребенка, которого назвали Геннадием, в память о моем дедушке Герше.

Накануне предстоящих родов я работала еще больше чем обычно. Надо было заготовить продукцию на несколько дней вперед. В самый последний день, вечером, я искупалась, если это можно было назвать купанием, помыла и расчесала голову.

В следующее утро, как только из-за снежных гор взошло солнце, мы с мамой пустились в путь. Идти надо было далеко, так как родильный дом был в Новом городе. Идти было тяжело и мы сели передохнуть на лавочке в городском парке. Красоту этого утра не опишешь . (Это было 15 июня 1942 года. Самое лучшее время в Коканде). Затем зашли попрощаться с Фимой.

В это время мы уже были прикреплены к хлебному магазину в Новом городе, а он пошел занимать очередь еще ночью.

В роддоме, часов в восемь, мама сдала меня медикам, а сама пошла на базар продавать нашу продукцию. Кстати, базар был недалеко, а сам Новый город был небольшим.

В 11 часов мама пришла в роддом и спрашивает, как себя чувствует очень худая женщина. А ей отвечают, что она уже благополучно родила нормального мальчика, причем весом 3 кг и 300 г. Будучи в утробе, он высосал из меня все соки. Родившись, он тут же потребовал еду. В больнице кормили неважно и все роженицы питались в основном передачами из дому. Леня приносил мне большие зеленые огурцы и немного хлеба. Новорожденному доставалось немного, так как я была постоянно голодна. Правда со мной в палате лежала польская еврейка. Между собой наши евреи называли польских евреев «дер пойлише», то есть польские. Это была очень хорошая женщина. Ей приносили большие хорошие передачи, так как семья ее была очень зажиточной по тем временам. Она меня и подкармливала. Эта семья имела ткацкий станок, и они вдвоем работали на нем. Их ткань приносила им большой доход. Они свою продукцию распределяли среди своих знакомых и те, реализуя ее, приносили им доход. Эта женщина пообещала мне, что в будущем она включит меня в число реализаторов по 10 метров в неделю и этим поможет нам материально. И действительно — это была существенная помощь. (Забирал маму с малышом я. Я даже помню, что стояла жара, и мы с мамой шли через пустырь, чтобы сократить дорогу).