Ефим Янкелевич - Дорога длиной в сто лет

Постели для новорожденного не было. И все же ему везло. Как-то мама увидела на базаре в продаже большое слегка поврежденное оцинкованное корыто. Это было большой удачей, так как узбеки такими корытами не пользовались. С какой радостью она несла с базара эту ценную ношу. Она просто светилась от счастья. Сейчас эту радость ни с чем даже сравнить нельзя. Это стало и кроваткой для ребенка, и купать его было в чем. Потом это корыто привезли в Харьков и оно еще долго служило нам.

Как только я вернулась домой из роддома, я тут же уселась за швейную машинку. Заготовленные мною до родов бюстгальтеры кончились, а есть надо было каждый день, а тут еще появился непростой едок. Наряду со всевозможными напастями нам иногда и везет. Так случилось и в этот раз.

За нашим арыком был двор очень зажиточного узбека, у которого была корова. Этот узбек немного говорил по-русски. Как-то раз мама, при встрече с ним, попросила его, чтобы он продал нам молоко в кредит до воскресенья для нашего малыша. В обмен на эту услугу она предложила ему что-нибудь пошить. Сосед не возражал и даже приказал жене дать нам не снятое молоко, как это обычно было принято.

Вскоре он принес нам работу. По неосторожности он прожег папиросой стеганную куртку, в которой ездил на работу. В куртке было два кармана. Я сняла один из них и его тканью заделала дыру. Заплату я прострочила точно так, как была прострочена и вся куртка. Так что получилось вполне естественно. Сосед был очень доволен работой. После этого у нас завязалась настоящая дружба. Временами он даже перебрасывал через арык дрова. (О топке. Основным видом топлива у нас в Коканде были стебли джугары. Джугара — это местное крупяное растение, что-то среднее между просом и гречкой. Джугару, купленную на базаре необходимо было перед варкой потолочь в ступе. Стебли джугары напоминали стебли подсолнечника. Это и было нашим топливом. Практически та же подсолнечная шелуха, что была до революции!)

Опишу еще одну попытку заработать хоть какие-то деньги.

Однажды я встретила земляка из Добровеличковки по фамилии Исаак Шифрин. В мою бытность в Добровеличковке он был кузнецом. В Коканд он приехал с женщиной, которая была ему не женой. Поговорив о том о сем, он предложил заняться совместно следующим промыслом. Купить овцу на паях, зарезать ее, продать и у нас несомненно появится прибыль. Я сомневалась в этом промысле. Но мне так надоело денно и нощно сидеть сгорбившись и безостановочно крутить ручку машины! Посоветовались дома решили рискнуть. После первой покупки дохода не оказалось. Нам, правда, досталась серая овечья шкура. Впоследствии мы подстилали иногда эту шкуру и хлебали на ней затируху. Исаак все же уговорил нас купить вторую овцу, ссылаясь на то, что первая была неудачной. На этот раз овца была и большой, и жирной, с хорошим курдюком (отложения жира в хвостовой части овцы). И снова — тот же результат. Никакой прибыли. А ларчик просто открывался. Соседка Исаака по дому, рассказала мне о том, каким он был компаньоном. Дело обстояло так. Исаак жил рядом с базаром, поэтому мясо овцы было логично оставлять у него перед продажей. И вот он часть этого мяса уворовывал. На такую подлость мы никак не могли рассчитывать. На этом наша «овечья» коммерция закончилась. Здесь мы оказались настоящими баранами.

А жизнь продолжается. У меня на груди образовался нарыв. Этот нарыв вылечил хирург, сын наших приятелей Остроброд.

Генка растет и хорошеет как куколка. Им любуется вся наша семья, в особенности Фима. Перед тем, как уйти по своим делам, он останавливается и любуется младенцем. Я же в это время была больше похожа на скелет.

Малыш тихо лежит в корыте и почти не плачет. Он сыт благодаря молоку соседа, которого между собой называем «дер мылыхыкер», что в переводе значит молочник.

Несмотря на то, что машина весь день безостановочно в работе, на деньги за проданные лифчики прожить невозможно. Суп теперь стоит 300 рублей. Попытались перейти на более доходное производство — на шитье стеганных курток, которые здесь назывались фуфайками и пользовались большим спросом. Делались фуфайки так. В раскрой между двух слоев ткани прокладывался слой ваты, и эта полость прострачивалась швами через каждые, примерно, 5 см. Дефицита ваты не было, а верх и подкладку делали из предварительно покрашенных простыней разного цвета. Невероятные трудности возникали при сшивании двух слоев ткани, да еще с ватой между ними. Машина и без того рвала и петляла на тонком материале для лифчиков. Тут-то мы с мамой почувствовали стоимость супа. В дополнение ко всему, узбек, который менял у нас не отоваренные хлебные талоны, перестал к нам приходить. А это было для нас существенным подспорьем.

Однажды уже было такое тяжелейшее состояние. Денег нет, топить нечем, муки нет. У Аврумарна сильнейшее раздражение псориаза. Хоть волком вой. И тут произошло то, что бывает только в сказке.

Фима взял наши, много раз проверенные еще в Харькове, государственные облигации и проверил их по-новому. И произошло чудо. Оказалось, что в свое время, мы, на наше теперешнее счастье, пропустили несколько выигравших облигаций. Всего на сумму 1000 рублей. Тут уж появилась и мука на затируху (стакан муки на кастрюлю для всей семьи), и топливо (стебли джугары), и опять радость жизни.

А затем происходит, как водится, второе чудо. По подсказке наших приятелей Остроброд, мама за бесценок закупила большое количество материала, списанного каким-то интернатом. Для нас это был настоящий клад. Мы перешли на пошив платьев для узбекских женщин. Фасон этих платьев не похож на фасоны европейских платьев. Причем у них имеется традиционный материал и расцветка. Так как у нас этого материала не было мы придумали с мамой свой фасон и назвали его русско-узбекским. Это было платье на гестке и с тремя пуговицами. Имеющийся материал красили в яркие цвета и наши платья пользовались большим спросом. Была бы только возможность шить.

Каким путем мы нашли адреса Лизы и Абрама, не помню. (В годы войны почта и Всесоюзное адресное бюро работали исправно).

Как видите, в эвакуации мы все время довольно успешно боролись за выживание. К тому же у нас в семье появился еще один, всеми обожаемый, малыш — Генка.

Но как-то приспособиться к таким тяжелым жизненным ситуациям удалось не всем. Больше всех страдали евреи — выходцы из Польши. Если мы, советские люди, привыкли к тяжелым жизненным условиям, включая и голод 1921 года, и голод 1933—34 годов, то «дер пойлишер» этого не знали. Несмотря на то, что многие из них приехали с капиталом (это и золото, и драгоценные камни, и дорогие вещи), большинство из них приспособиться к тяжелой советской действительности, да еще во время такой тяжелой войны, не смогли. Приспособились лишь очень и очень немногие из них, такие, например, как женщина с которой мы одновременно рожали. Но это были единицы. Большинство из них приспособиться не смогли и умирали катастрофически. Не зная даже русского языка, не то что узбекского, они и на самую низкооплачиваемую работу не могли устроиться. Они воровали на базаре по мелочам и их избивали. Я видела, как несколько человек «дер пойлишер» вырезали мясо из давно сдохшего осла. Это была жуткая картина. Им даже жить было негде. Многие семьи располагались у глинобитных заборов и там, опухшие, умирали. По просочившимся из горсовета сведениям только в нашем городе их умерло более 17 тысяч человек!