Ефим Янкелевич - Дорога длиной в сто лет

Печь в которой было градусов 500 я использовал и для своих целей. У одного из моих знакомых по заводу мама работала в пекарне. У нее была своя «шабашка». К концу работы женщины, замешав густо тесто, делали из него большие листы. После этого, они обматывались этими листами на голое тело, а поверх одевали одежду. Таким образом они проходили через проходную. Дома они снимали с себя это тесто и сами его выпекали и даже продавали. Вот такое тесто приятель иногда приносил мне. Я из него делал что-то похожее на маленький хлебец и укладывал на край печи. Поверхность этого хлебца часто обугливалась. Но это не страшно. Обугленный слой снимался, а под ним был свежий хлеб.

Дорогой читатель! Вы сейчас подумаете, что это негигиенично. Но таким и многими другими способами мы выживали в войну.

Расскажу о еще более невероятной «шабашке», о которой мне рассказал знакомый в Коканде. В Средней Азии растительное масло хлопковое. Отец этого приятеля работал на хлопковой маслобойне. Вот у него была действительно «страшная» шабашка. Перед окончанием работы рабочие напивались этим маслом, а дома становились перед тазом и закладывали два пальца в рот. Вот и таким образом люди спасались от голода.

Работа на заводе резко улучшила мое материальное положение. Карточка на 800 гр. хлеба, неплохая рабочая столовая даже с официантками и неплохая зарплата, — я ведь был рабочим горячего цеха, хоть и под открытым небом. 17 талонов в студенческую столовую с ее затирухой мне уже не требовались. Кроме того, у меня появился дополнительный вид заработка. Время от времени из нашей комнаты многих студентов призывали в армию. Так как они, в большинстве своем, были бессемейными, то я у них покупал оставшиеся хлебные талоны. Купленный хлеб я продавал на рынке. У меня даже появился избыток денег, и я их отправлял родителям.

Собственно учеба. На лекции я ходил изредка, когда выдавалось свободное от работы время. Из 17 студентов нашей группы на лекции приходили считанные люди. Я только слушал, конспектов не вел.

Из письма мамы я узнал, что в декабре 1942 года в Коканд эвакуировался «Грозненский нефтяной институт» (ГНИ). И я решил не дожидаться призыва в армию на чужбине, а вернуться в Коканд к родителям. Оформив увольнение из института по семейным обстоятельствам, я вернулся, к радости всей семьи, в Коканд.

Итак, я стал студентом Грозненского Нефтяного Института.

После моего возвращения из Ташкента семья уже не голодала, но все вместе с утра до ночи работали на пропитание. Здесь следует отдать должное родителям и бабушке, приветствовавшим мое продолжение учебы в столь тяжелое время. Об их, без преувеличения, тихом подвиге можно судить по тому факту, что и здесь, и в Ташкенте среди студентов было мало эвакуированных, а большинство составляли местные, то есть более обеспеченные, люди.

В этом нефтяном институте я начал заниматься по-серьезному, так как мне уже не нужно было повседневно заботиться о «куске хлеба». Тетрадей для конспектирования не было, но я и здесь нашел выход. Дома у нас была книга карманного формата поэта-футуриста Владимира Маяковского. Особенностью его творчества было «малословие» в стихах. Иногда в строчке было одно слово. Вот на страницах этой книги, на месте, свободном от текста, я и вел конспекты по всем предметам. Я эту книгу даже привез в Харьков после возвращения. Потом она исчезла. А жаль.

Что любопытно. Из прослушанных лекций я мало что запомнил. Я даже не помню какой иностранный язык преподавали в институте. То ли немецкий, то ли французский, а может и английский. А что запомнилось об институте, так это декан Башилов. Это был человек, обладавший способностью убеждать. Так случилось, что когда я зашел в институт, то первым, кого я встретил, был Башилов. Он перечислил факультеты института, но посоветовал мне поступить на промысловый факультет, деканом которого он был. Так я и сделал. На занятиях по геодезии, которые он вел, он рекомендовал уделить серьезное внимание изучению этого предмета. Надо не забывать, что время было военным и каждый как мог добывал себе средства на жизнь. На лекции он говорил нам, что если мы освоим геодезию, то мы нигде не пропадем. Для того, что бы построить дом, не говоря уже о сложном сооружении, обязательно потребуются геодезические съемки, а значит геодезист и, следовательно, деньги.

А вот еще его важный совет. В начале 1943 года я и мои сверстники по институту прошли призывную комиссию в армию.

После призывной комиссии я, как и другие призывники из моего института, решил оставить учёбу. Зачем? Завтра-послезавтра на фронт. Спустя некоторое время нас пригласил на собеседование декан нашего промыслового факультета. Речь его, примерно, была такова: «Ребята! Не бросайте учёбу. После окончания первого семестра (который должен был закончиться в марте, так как занятия в институте начались с опозданием, в декабре 1942 года) вы получите зачётные книжки и тогда, где это потребуется в анкетах об образовании, будете писать «незаконченное высшее образование».

И мы его послушались. Он был заинтересован в нас. Теперь мне кажется у него были и другие далеко идущие планы. Институт наш реэвакуировался в город Грозный. И ему, очевидно, было известно, что в тех условиях мы получили бы освобождение от призыва в армию. Что это за нефтяной промысловый факультет, где студенты — одни девочки? Но нам этого сказать он не мог.

Зачётные книжки нам выдали в марте, а 9 апреля 1943 года я был призван в армию с незаконченным высшим образованием. На этом мое высшее нефтяное образование закончилось. Как и предвидел декан, эта запись об образовании сыграла свою роль. Всех ребят с таким образованием военкомат направил не в действующую армию солдатами, а в военное училище.

До предстоящей реэвакуации в Грозный оставалось всего несколько дней. Студентам уже стали выдавать сухой паек на дорогу. Кладовая института находилась в большом дворе жилого дома. Стояла очередь в основном из девочек. В этой очереди стоял и я. В этот день весь двор был завешан сушившимся на веревках бельем. Вдруг появилась неразлучная пара Биргер и Мешков. Они были местными и в группе всегда вели себя вызывающе. Это объяснялось тем, что отец Биргера был директором топливной базы, а Мешков был сыном ответственного партийного работника. Они, очевидно, как и их родители, чувствовали себя хозяевами жизни. И вот эта пара стала оттеснять впереди стоявших девочек, с тем чтобы получить паек вне очереди. Из ребят в очереди был только я один. Слово за слово между нами завязалась драка. Мы выскочили во двор и началась потасовка. Их двое, откормленных, против меня одного. В драке запомнилось, что нам мешали развешанные простыни, в которых мы просто запутались. После драки они ушли, не получив паек, но мне пригрозили.