Ефим Янкелевич - Дорога длиной в сто лет

В связи с тем, что наша школа была вечерней, мы собирались отметить окончание школы вечером. Предполагалось задержаться допоздна. Предварительно я договорился с родителями, что ночевать я буду дома у нашего преподавателя физики и математики И. М. Калантарова.

Ночь была теплой и мне постелили на веранде, обвитой виноградной лозой. Спать не хотелось и мы разговорились «за жизнь». Он, между прочим, спросил меня куда я буду поступать, где планирую учиться дальше. Я, даже не думая, сказал, что буду поступать в университет. Тогда я считал, что только университет может дать мне по-настоящему хорошее образование. Я и не предполагал как на это отреагирует Иосиф Моисеевич:

— Ты хочешь быть преподавателем в школе, таким как я? Университеты, как правило, готовят школьных учителей. — Я ответил, что не хотел бы быть учителем.

— Тогда поступай в любой технический вуз.

Я считаю, что эта беседа круто изменила всю мою дальнейшую жизнь. Я поступил на энерготехнический факультет Среднеазиатского Индустриального Института (САИИ).

Мне кажется, что любому юноше, прежде чем сделать важное решение, следует советоваться со знающими людьми. Именно знающими!

В общежитии института комендант дал мне в руки матрац, подушку и одеяло без постельного белья. Привел меня в большую комнату на третьем этаже, где на дверях была табличка «Читальный зал». Велел мне здесь расположиться и ушел. Я огляделся. Пол комнаты была покрыт, как лоскутное одеяло, разноцветными матрацами с узкими проходами между ними. Свободного места не было. И тут я углядел в самом дальнем углу комнаты составленные три стула, на которых лежал матрац, покрытый одеялом. Время было дневным и никого в комнате не было. Проскользнув между расстеленными матрацами, я уложил свой матрац под этими стульями. Позже я узнал, что это было «ложе» старшекурсника, по национальности — корейца. Откуда взялись здесь корейцы? В предвоенные годы, после осложнения с японским правительством на Дальнем Востоке и последовавшими за этим военными стычками, всех корейцев с Дальнего Востока переселили в Среднюю Азию. Им выделили землю, и они на ней преуспевали. Любопытно, как питался мой «сосед сверху». У него был мешочек с рисовой мукой. Вечером он брал в титане кипяток и заваривал в нем эту муку. (Что такое титан? Это кипятильник для больших объемов воды. Обычно он устанавливался в общежитиях) . Держался он обособленно. Хотя у нас с ним были товарищеские отношения, но он ни разу меня этим своим снадобьем не угощал.

В нашей учебной группе было 17 студентов и только я один был приезжим. Все остальные были либо местными, либо эвакуированными, но жили в Ташкенте. Столовая наша находилась далеко от учебного корпуса на территории Ташкентского Медицинского института. Ехать нужно было трамваем с пересадкой. Дорога занимала примерно час. После первых длительных поездок в столовую и очень плохого обеда все мои однокурсники отказались от этих обедов и отдали мне свои талоны.

После занятий я покупал свои студенческие 400 гр. хлеба и ехал в столовую. По дороге время от времени я отщипывал кусочек хлеба, кстати очень черного и клейкого, как смола. По прибытию в столовую хлеба у меня уже не было.

Опишу процедуру, как я справлялся один с 17 обедами. Когда я приезжал в большом помещении столовой множество столов было свободно. На обед всегда была затируха — небольшие кусочки теста, плавающие в воде. Обед выдавали, а вернее наливали, в небольшие алюминиевые миски, в виде неполного усеченного конуса. Благодаря конусообразной форме мисок, их можно было устанавливать одну на другую За два три раза я приносил все свои 17 мисок на свободный стол. Расставлял их и ожидал, пока кусочки муки осядут, а вверху останется чистая вода. Так я постепенно сливал воду и у меня оставалось три-четыре миски, но с уже более концентрированной гущей. Я эту гущу выпивал и, налитый как бурдюк, ехал в общежитие. Самое страшное происходило ночью, когда мне необходимо было срочно помочиться. Уборная была во дворе и мне предстояло бежать туда с третьего этажа. Это было часто выше моих сил и я вынужден был делать то, что делали другие студенты. Рядом с нашей комнатой был балкон, выходящий на улицу. Я и раньше ночью слышал шум падающей на асфальт воды. Это так наши студенты облегчали свои мочевые пузыри.

Я понимал, что жизнь с таким питанием долго продолжаться не может.

Пару раз бригадир грузчиков из студентов-старшекурсников брал меня на работу вместо заболевших. Наша бригада на железнодорожной станции выгружала из вагонов тюки табака и перегружала их на трамвайную платформу. На фабрике тюки сгружали на склад. Оплата была мизерной, но студенты-грузчики компенсировали этот недостаток самостоятельно. Я получил соответствующую инструкцию от бригадира, как мне следовало поступить. Несмотря на очень теплую погоду я одевал кальсоны. На лодыжке я их перехватывал веревкой. Перед концом работы, я насыпал в кальсоны листья табака. Такой вынос продукции рабочими с предприятия повсеместно назывался «шабашкой». У бригадира были постоянные скупщики, которые ожидали нас после работы. Таким образом мы пополняли свой бюджет. (Что интересно, такая «шабашка» в России очевидно была всегда. Из воспоминаний мамы о временах Первой мировой войны, вы помните, что их квартирант Мойше таким же точно образом «на ногах» выносил из маслобойки семечки и подсолнечное масло).

Но эта работа была временной. Надо было что-то предпринять. И я нашел выход. В Ташкент эвакуировался «Московский завод подъемно-транспортного оборудования». Вот я и поступил туда на работу. Принимал меня главный инженер завода. После ознакомления со мной запомнился его вопрос: «Хочу ли я работать на самом большом станке завода?» (Теперь я думаю, что вопрос его обращался к мальчику, а не к голодающему человеку). Он направил меня на работу в кузнечный цех. Оборудование цеха стояло прямо на открытом воздухе без стен и крыши. Начальник цеха подвел меня к действительно возвышающемуся над всем станку. Этот станок назывался «Падающий молот». Получив у него краткую инструкцию, я назавтра приступил к работе.

Что собой представлял этот падающий молот. Две мощные опоры на расстоянии полуметра поддерживали вверху примерно полутонную металлическую болванку. Это и был тот самый падающий молот. Внизу, между этими опорами, было установлено что-то наподобие наковальни. Мне предстояло из заготовок штамповать крючки для парашютов. Рядом со станком от форсунки пылала нагревательная печь с открытым жерлом. В ней находились заготовки крючков, раскаленные докрасна. Я длинными щипцами доставал из печи раскаленную заготовку и укладывал в выгравированную на наковальне ложбинку, по форме соответствующую нижней половине крючка. Верхняя половина крючка была выгравирована на самом молоте. После того, как я укладывал заготовку в ложбину наковальни, я нажимал ногой на педаль. Молот по направляющим срывался вниз с огромной скоростью. После удара о наковальню, механизм тут же возвращал молот на место вверху. Я щипцами доставал отштампованный крючок, бросал его в корыто с водой и тут же брал следующую заготовку. Несмотря на мою молодость и неопытность у меня был подручный. Этот человек следил за работой печи и загружал ее заготовками. Мой подручный был пожилым мужчиной. В молодости он солдатом участвовал в Первой мировой войне. Побывал в немецком плену. По его рассказам он работал у немецкого крестьянина и ему было там совсем не плохо.