Ефим Янкелевич - Дорога длиной в сто лет

Их палата была на первом этаже и я, маскируясь веткой дерева, могла их видеть. Я приносила хорошие передачи и Геня стал поправляться, как на дрожжах.

(В больницах в СССР всегда плохо кормили. И все, кто мог, носили еду больным из дому).

У него был прекрасный аппетит. Кровати его и Фимы были рядом и у них была общая прикроватная тумбочка, куда Фима укладывал мои передачи. Часто Геня ночью вставал, садился на пол, доставал что ему понравится из тумбочки и ел. Фима, конечно, видел его вылазки, но делал вид, что спит. Получив передачу, Геня и днем обращался к Фиме: «Фима, братик, ты не хочешь, так давай я съем».

Когда их выписали, Геня был как после санатория, а у Фимы — еле душа в теле.

Не успела закончиться эта беда, как на нас свалилась следующая. Явился претендент на нашу комнату.

Мы естественно не согласились и предъявили акт о полном восстановлении комнаты. Начались ссоры и оскорбления. Мы, естественно, боролись всеми силами, включая инвалидность Фимы, но, казалось, сила и закон были на стороне претендента. Дети были так напуганы, что при звуках шагов у дверей прятались под кровать.

На нас снова навалилась большая неприятность. От своей квартиры по незнанию мы отказались, а эту реально можем потерять. А где в разрушенном войной городе найдешь квартиру на нашу семью из шести человек?

Такие спорные дела должно был решать райжилуправление. А чтобы попасть к председателю очередь была такая, что у меня не хватает слов, чтобы ее описать. Она была и больше и более воинственна, чем очереди в эвакопунктах. На ум приходит очередь к председателю в эвакопункте Коканда. Там люди в очереди были пришибленные своим горем и спокойно ждали своей очереди, чтобы попасть в ближайший колхоз, который милосердно соглашался их принять.

В этой же очереди все люди, как один, были нервными, озлобленными и в спорных случаях готовы были пустить в ход свои кулаки или костыли. Несмотря на то, что я стояла в своей законной очереди, неоднократно слышались угрозы в мой адрес. Меня тянут из очереди, а я ухвачусь намертво за все, что было под рукой, и не даюсь. И так длилось с десяток дней и ночей. Но всему приходит конец.

Я попадаю в кабинет председателя по фамилии Однопозов . Это был дивный человек, не считавшийся со своим временем. Он принимал посетителей до глубокой ночи. (Это был демобилизованный офицер — инвалид войны, кстати, тоже еврей. Интересно, как сложилась его карьера, когда начался космополитизм, дело врачей и т. п. Ведь дело это, хоть и называлось «делом врачей», а касалось всех, абсолютно всех евреев, не зависимо от их служебного и даже партийного положения).

К приему у председателя я была хорошо подготовлена юристом, который и составил нам акт о восстановлении квартиры.

Однопозов внимательно изучил мои документы и надолго задумался. Затем он сказал: «Я хочу ваш вопрос решить на месте и совместно с претендентом. Приду к вам в шесть часов утра».

Стояла уже зима, но претендент пришел намного раньше назначенного времени. Во время ожидания Однопозова он замерз, — было слышно, как он бьет одну ногу о другую, — но в комнату не просился. Ровно в шесть пришел Однопозов. Осмотрев нашу комнату и семью, говорит претенденту: «Вот что товарищ. Вы оба воевали и имеете привилегии. Но передо мной семья в шесть человек, а ваша из трех. Мне для троих человек легче найти квартиру, чем для шести. Даю слово, что в самое короткое время найду жилье для вас. И прошу прекратить свои угрозы этой семье и оставить ее в покое».

Вот такие люди были в то тяжелое послевоенное время. И, действительно, этот претендент был опасной личностью, но нас он оставил в покое. Спасибо тебе, дорогой Однопозов.

А в дальнейшем наш претендент по фамилии Луговой, оказался очень опасным человеком. Между собой мы его звали «дер васер», то есть белогвардеец. Как-то он пришел со здоровым, как и он сам, приятелем и безо всяких слов выбросил на улицу семью из трех человек с мебелью из соседней комнаты в нашем доме. В дальнейшем мы от нашего хозяина дома узнали, что этот Луговой не имел права претендовать на жилье в нашем доме. Так как справку о том, что он до войны жил в этом доме, он получил с помощью угроз.

Сам же Луговой в приватной беседе с Аврумарном гордился тем, что он член партии, что он культурный человек, что читает газеты и даже ходит в баню. Вот таких сволочей было множество.

Снова беда нас припугнула, но обошла.

Надо было приняться за благоустройство нашего жилья. В комнате было холодно, несмотря на то что нам плиту сделал хороший печник. Сколько не топи, а в комнате холод и из окон капает. Надо срочно делать тамбур, так как мы входили в комнату прямо со двора.

В институте Аврумарну выделили бревна для постройки тамбура. Пока мы искали плотника, бревна сложили под окном. Так как лес был в большой цене, мы боялись за сохранность бревен. Несмотря на то, что я сплю чутко, я все же улеглась спать под окном, где лежали бревна. Среди ночи слышу шорох. Выглянула и — о ужас! Из двора уже уходит человек с нашим бревном на плече. Я в одной сорочке выскочила из комнаты с диким криком: «Стой! Неси обратно!». А он несет бревно и уже перешел переулок, а я с криком бегу за ним. Тут выскочили Аврумарн с Фимой и ему пришлось бросить бревно и спокойно уйти.

Вскоре мы пристроили тамбур и в комнате стало теплее.

Время вспомнить добрым словом семью Шуры Дубкиной, так как они, хоть и на короткое время, согласились принять нашу большую семью. Теперь, когда я пишу эти воспоминания спустя много-много лет, я понимаю что мы тогда были не достаточно благодарны этой семье. Что легко дается — не ценится.

Шура и ее муж Федя были очень непохожими людьми. Шура — замкнутая неулыбчивая женщина, а Федя был очень добрым человеком. У него на устах постоянно блуждала какая-то детская улыбка.

У них было двое детей. Старшую звали Ларой. У нее дурные склонности и она совершенно не чтит родителей. Учиться в школе не хочет. Младшему сыну, Фиме, тогда было лет шесть. Время было голодное и он наелся ядовитой травы дурмана, который рос во дворе и заболел. Он долго лежал в больнице на излечении, но от этой болезни так и не вылечился. Он остался каким-то заторможенным. Спустя много лет его все же призвали в армию. Служил он в охране заключенных где-то в Западной Украине. Во время его дежурства заключенные организовали побег и в перестрелке его убили. Вот как бывает у человека — не судьба!

Еще об одной соседке-татарке — вдове с шестью детьми.

Вот эта нуждающаяся женщина занимала две большие комнаты, одна из которых примыкала к нашей комнате и была даже между ними закрытая дверь. Как-то пришла она и предложила, чтобы мы у нее купили эту комнату. А она с семьей будет жить в оставшейся у нее второй комнате. Мы ей не доверяли и поэтому отказали. Она все же пришла второй раз и снова предложила эту комнату, так как ей очень нужны были деньги. Отдельно эту комнату она сдать не могла, так как у нее нет входа. Если мы откажемся, то она будет вынуждена продать обе комнаты, а сама с семьей переселится в сухой подвал под комнатами. Так что она просит нас согласиться. И мы рискнули.