Ефим Янкелевич - Дорога длиной в сто лет

В этой части приводятся мамины и мои воспоминания о тяготах нашей послевоенной жизни в Харькове, моей учебе и женитьбе.

Наконец, мы двинулись в дорогу. Пересадка в Ташкенте. А там в зале ожидания тьма-тьмущая народа, ожидающего посадку на поезд. Так как до нашей посадки было еще далеко, я решила хоть из окна трамвая посмотреть на город. Проехала по кольцевому маршруту, но мало что увидела.

Поездка домой была не столь длительной, как в эвакуацию, но все же долгой. Ехали мы в обычном плацкартном вагоне, в тесноте.

На больших железнодорожных станциях нам выдавали неплохой хлеб и даже иногда горячее. Я в душе даже хотела, чтобы эта поездка длилась как можно дольше, так как мы снова ехали в неизвестность, в разрушенный войной Харьков.

(От этой поездки мне запомнилась неимоверная теснота в вагоне. Я себе оборудовал спальное место под нижним трехместным сиденьем. Почти такое же, как в общежитии в Ташкенте под стульями корейца. Написал и подумал: вот я написал «корейца», а если бы кто-то другой написал «под стульями еврея» или еще хуже «жида». А как правильно?)

Куда же мы ехали? Втайне мы надеялись вернуться в свою оставленную квартиру. Наконец, мы выгрузились в Харькове. Харьков действительно был сильно разрушен войной.

Когда мы пришли в свой двор на Змиевской улице, то оказалось, что, как и следовало ожидать, наша квартира была занята нашей бывшей соседкой, и добровольно выселяться она не хотела. Пришлось подать в суд, так как другого выхода мы не видели.

Надо было временно где-то остановиться. В эвакуации были эвакопункты, где можно было некоторое время переждать, а тут их не было.

Единственное, что у нас было, — это адрес сестры жены Абрама Нины, которая уже успела вернуться в Харьков. Сестру звали Шура, ее мужа-портного звали Федя. У них была старшая дочь Сара и младший сын Фима. Жили они на Ващенковском переулке номер 6 в частном доме. И мы временно остановились у них. Хозяин дома — татарин, — жил отдельно, а комнаты сдавал в наем. Нам и в этот раз очень повезло. Рядом с комнатой Шуры пустовала полуразрушенная войной большая комната с четырьмя окнами. Два окна смотрели на переулок, а два окна во двор. Дом был деревянным срубом, но был обложен кирпичом. С хозяином мы быстро сговорились на условии, что отремонтируем комнату.

Аврумарн прямо сразу устроился снабженцем-лесозаготовителем в научно-исследовательский институт имени Мечникова. При поступлении на работу было оговорено, что институт поможет материалами для восстановления комнаты. Аврумарн в институте получил стекла и мы сразу застеклили окна. Мы комнату помыли, вытерли пыль, которая собралась за несколько лет пока квартира пустовала, да еще и без стекол в окнах. После такой косметики комната стала пригодной для жилья. Но оставалось большое неудобство, потому что нам надо было проходить через комнату Шуры.

Почти сразу прорубили дверь вместо одного из окон и организовали выход во двор. Так мы разрешили еще одну бытовую проблему.

Крыша в доме была металлической, но вся в дырках. Во время дождя нас просто заливало. Но и эту проблему Аврумарн с Фимой быстро решили.

(«Латание» происходило следующим образом. Папа с грудой тряпок и ведром с масляной красной краской (крыша была выкрашена когда-то в красный цвет) находился на крыше. Сверху маленьких дырок не видно. Для выявления их нужен был другой человек на чердаке. На чердаке свет проникал через даже малейшие дырочки. У меня была соломинка. Я эту соломинку просовывал сквозь отверстия. Соломинку обнаруживал папа и на это место укладывал обильно смоченную краской тряпку и как можно лучше расправлял ее. Залатанная таким образом крыша долго в этом месте не пропускала воду).

Можно было жить.

Но пришло время суда по нашему квартирному спору. У соседки, занявшей нашу квартиру, мужа убили на фронте. Мы судились за возврат нашей законной квартиры и нашей мебели.

Какой-то чиновник в суде сказал мне, что закон о возврате квартир распространяется только на лиц мобилизованных из этой квартиры. По его словам Фима не подпадает под этот закон, так как он был призван в армию в Коканде.

(Вот тот случай, когда мы сделали ошибку, не посоветовались с адвокатом. Уже значительно позже я узнал, что чиновник сознательно или несознательно, меня дезинформировал. В законе есть поправка для лиц, которые в момент оккупации не подлежали призыву, в том числе по возрасту. То есть закон по возврату квартир после оккупации распространялся и на меня).

Учитывая этот факт, а так же то, что комната на Ващенковском переулке была лучше, чем наша довоенная квартира, да и место ее расположения было лучше, мы прямо в суде заключили мирное соглашение. Квартира остается за соседкой, но она возвращает всю нашу мебель.

Она нам вернула обе кровати, платяной шкаф, которым я и сейчас пользуюсь и даже электрический счетчик. Единственное, что она не вернула, так это наш обеденный стол, который она сожгла во время оккупации. Действительно, в этом столе было много дерева.

Позже с помощью материалов института мы соорудили тамбур, а под ним еще и погреб с проходом в подвал дома.

Во дворе у нас был сарай для топлива и дворовая уборная. Итак, с жильем у нас все, слава Богу, наладилось. Жизнь, как зебра, состоит из белых и черных полос.

Только все, как будто наладилось, как сразу заболевают скарлатиной все трое моих детей. Подумать только! Детской болезнью, скарлатиной, заболевает Фима, только что вернувшийся из армии. Осмотрев больных, районный врач посоветовал обязательно положить в больницу Фиму и Геню, а Леня может перенести болезнь дома.

Но как их доставить в больницу? Теперь мы знаем о машинах скорой помощи, в конце концов есть личные машины и такси. А тогда? Аврумарну в институте дали подводу, с запряженной в нее огромной немецкой лошадью. Положили больных на подводу и повезли в нашу больницу в районе заводов. Там нас не приняли и направили в инфекционную больницу в совсем другом конце города. Попутешествовав с больными три часа, мы наконец сдали их в детскую инфекционную больницу.

(Когда нас оформляли встал вопрос в какую палату нас поместить вдвоем. Дело в том, что больница детская. Палаты были детскими и взрослыми. По возрасту Гене полагалась детская, но так как мы были вдвоем, то нас определили во взрослую. Я был доволен. Но на деле оказалось, что это не совсем хорошо. В детских палатах лежали малыши обоих полов, а во взрослых палатах девочки и мальчики лежали отдельно. Так что в моей «взрослой» палате самому старшему малышу было лет десять).

Дети болели по-разному. Геня болезнь переносил легче, чем Фима. Скарлатина ведь болезнь детская и дети ее переносят легче. Фима в больнице был единственный в его возрасте и болел тяжело с высокой температурой. Ему сделали укол в ягодицу, который осложнился и перешел в нарыв, который пришлось хирургически вскрывать.