Вениамин Додин - Воспоминания

Мне 20 лет. Пока я здоров. Шесть раз официально обращался в Правительство СССР с заявлениями о направлении меня в действующую армию. Никакого ответа. Недоверие? Но благодаря еврейской политике Гитлера особо беспокоиться о том, что я, или такие же еврейские молодые люди из заключённых с оружием в руках перейдут на сторону немцев не следует. В чём же дело? Начинаю подозревать, что проводимая германскими нацистами антиеврейская кампания кем–то в СССР также принята на вооружение. За примерами недалеко ходить. Так, весной 1941 г. прибывший из Москвы на Безымянку (Куйбышевская обл.) 56–й Московский этап был почти целиком забит евреями. Из тех, кто после событий осени 1939 г. бежали из Польши в СССР и здесь были отловлены и осуждены. Тотчас после 22 июня 1941 г. все бесчисленные изоляторы Безымянского лагеря заполнились евреями, пригнанными из районов, оставляемых красной армией. Здесь они подвергались ускоренному «следствию», «суду» и тотчас расстреливались. Масштабы этой вакханалии казней впечатляют. Так, в день, когда и я должен был быть расстрелян — 7 декабря 1941 г. — в одной только крытой грузовой машине ГАЗ-полуторке нас, евреев, и только евреев, было отвезено из районного изолятора в Смышляевское овощехранилище на казнь 34 человека. Это, повторяю, в одной лишь автомашине, которых ходило по маршруту Безымянка—Смышляевка в течение суток не менее 15–и. Ходило все 165 дней с 22 июня 1941 г. по 7–е декабря. И так же регулярно ходило весь 1942 г. И это — из одного только Безымянского изолятора. А их в огромном лагере было более 30–и! Интересно знать, что это были за евреи? В чём их в действительности обвиняли? Почему расстреливали? Или это был тот же, что и в Европе, процесс «очищения» от евреев? Тот же, но перенесенный на территорию СССР? Не мешало бы вам, гражданин Михоэлс, выяснить, наконец, чьих врагов расстреливают у нас в Поволжье? Врагов советского народа или врагов гитлеризма? Не мешало бы так же разобраться вот ещё в чём. В БЕЗЫМЯНЛАГе (Куйбышевская обл.) арестовывают, «ведут следствие» (бьют, пытают, калечат, убивают) и следователи–евреи. Морят подследственных голодом тоже евреи. На бесчисленных присутствиях трибуналов приговаривают к смерти тоже евреи. Ими заполнены чекистские должности лагеря от главного коменданта Центрального изолятора Цемехмана до Главного коменданта всего лагеря Дикого. Что это? Подлое использование безвыходности евреев перед угрозой

Гитлеризма? Или дьявольская политика нагнетания вины нашего народа перед «истребляемым» нами народом русским?! Вам надо это выяснить, Михоэлс. Ведь и ваша «вина» будет вставлена вам в строку. Даже в самом нелогичном действии есть своя логика. Так за что убивают нас? Нелогично. И здесь всё вопиёт к вам. Или может вам доверено защищать евреев американских, британских? А евреи европейские — прибалтийские, украинские, русские пусть гибнут? Вспомните, наконец, что и вы — еврей. И вам, гражданин Михоэлс, никуда не деться от наших общих еврейских проблем. От нашей общей судьбы. Сегодня вы — на Олимпе. Обернитесь: где ваши предшественники кто красовались там же в 20–х — 30–х гг.? Где они сегодня, где кости их?…Действуйте, пока не поздно, пока ещё остаются евреи в СССР, которых вы призваны опекать. Торопитесь, Михоэлс!

Что б у вас не сложилось впечатления что я сумасшедший а написанное мною горячечный бред, прилагаю списки–документы, подписанные известными и вам именами. Первый: список 34–х евреев, доставленных 7 декабря 1941 г. к месту казни только одной автомашиной и казнённых в 4 часа утра того же числа. С тем, что бы вам, при желании, не трудно было по приговорам проверить точность моих слов. И заодно попытаться узнать имена евреев, расстрелянных в Куйбышевской обл. с июня 1941 по ноябрь 1943 г., когда нас бросили на разгрузку Бакинского этапа. Это ещё тысячи превращённых в холодец солдат и офицеров — штрафников 1941–1943 гг., отстоявших Сталинград. За 8 месяцев пути из Каспия в Куйбышев они сгнили в трюмах нефтеналивных барж. Не будем нацистами: не станет отделять еврейскую часть холодца от гойской. Но и об этих загубленных людях вы обязаны крикнуть. Второй: список иностранных специалистов (не коминтерновцев!) в разное время приехавших в СССР, расстрелянных в 1941 – 1942 гг. на Безымянке во время наступления немцев. Третий: посылаю адрес брата отца — Самуила Генкина в Бостоне. После свежего впечатления моего американского кузена Тимоти Соссена (корпусного генерала армии США) от свидания со мною в декабре 1941 г. мои американцы помогут вам найти доброжелателей в еврейской общине США что бы помочь народу, который не хоронит своих заключённых а складывает их штабелями вдоль бесконечных зон. … Посылаю мой и моей прабабки адрес в Москве. И заявляю: лично мне терять нечего. Я медленно умираю в лагере Земля Бунге на о. Котельном Новосибирского архипелага. Мертвецов — нас сжирают белые медведи. Вам, гражданин Михоэлс, пока ещё есть что терять. Спешите.

В. Додин.

7 апреля 1944 г.

В письме нарочито изменены год и место рождения автора — определяющие заключённого установочные данные.

* * *

Впервые опубликовано в журнале ЕВРЕЙСКИЙ КАМЕРТОН — праздничное приложение к русскоязычному официозу НОВОСТИ НЕДЕЛИ, № 2845, Телль—Авив, четверг, 14 окт. 1999 г.

Темнеет. Намордник медленно изливает в камеру серый сумрак — предвестник быстротечного ужина. И новой ночи со следственной пыткой. Но пытка следствием уже не про меня: три дня назад я подписал 206–ю статью — окончание следствия. Поговорочка: ужин не нужен, важен обед — не про нас тоже. Жрать охота постоянно. И сейчас наступит этот счастливый миг ужина. Назойливый лубянский голод сокрушает голодными обмороками. Пеленает сердце обручами бессилия. Голодная безысходность, организуемая режимом внутренней тюрьмы, ломает способность сопротивляться безумию. Не позволяет следить за истаивающей нитью смысла в злобной следственной бессмыслице. Разрушает память. Память тогда теряет способность схватывать и запоминать проблески мыслей, которых ищет постоянно в бдениях–кошмарах, — тех самых мыслей, коими надеется аргументировать свою защиту от произвола следствия. Благодарение Господу, изначальная бессмысленность любых аргументов в тюремном пространстве преподана мне с младенчества…

За дверью тихонько звякнуло: ужин. Наконец–то! Но… меня выволокли из камеры… Бегом протащили по коридору… По переходу… Спустили с увитой сетками лестницы… Остановили — лицом к стене, руки на затылок — в незнакомом тупике–закуте… Я машинально расписываюсь «за убытие», как делал это несчетно раз, «отгоняемый» в следственный корпус. Двое вертухаев тут же втискивают меня в щель за открывшейся и сразу захлопнувшейся за мной железной дверцей… Пытаюсь сообразить — куда попал?.. Но снова мучительно захотелось есть — это голод продолжает делать свою пакостную работу… В кромешной тьме моей щели слышу, потом чувствую боками, как забивается безмолвствующими но громко дышащими людьми пространство за стискивающими меня металлическими стенками–перегородками… Слышу, как люди вздыхают, хрипят, стонут…