Вениамин Додин - Повесть о разделённой любви

...Детали воистину исторической встречи в столице Баварии Карлу неизвестны. Мне тоже… О них сам Мартин, — через полвека, посетив с Мартою нас с Ниной Оттовною, в Москве, — так же ничего не рассказал. …На обратном пути из Сибири, — где все мы гостили у старого Отто в его Южно-Енисейском доме (о чем ниже, если получится), — Мартин, далеко не молодой, и ещё более шурина своего замкнутый, — забрюзжал. И, исключая нежелательный разговор, бросил было: «Все там говоренное, на той встрече, — извините, — вовсе не для Ваших ушей… милостивый государь… Вам понятно?»

— Чего уж понятней… Если даже и… «милостивый государь»… Иного не ждал.

…Однако, — пусть нехотя — нехотя приняв советский валидол вместо затерявшегося привычного снадобья — разговорился…

…Собеседник, — как и сосед-Эрнст, — очень внимательно выслушал его, эмоционально реагируя на детали рассказа. Успокоил. Поблагодарил. Сказал загадочно и, как показалось Мартину, угрожая кому-то: «Не беспокойтесь, товарищ: и это всё будет учтено! Они ответят и за это!». Мартин был благодарен собеседнику. Счастлив даже, что вот так определённо и чётко занятый человек отозвался на не один год истязавшую его боль. Но бросившаяся в глаза агрессивность резюме, самой реакции, почему-то вызвала у настрадавшегося инвалида некое внутреннее сопротивление. Напугала даже: он не умел — уже новокрещённый меннонит — мыслить категорией «Око за око, зуб за зуб». И, мягкосердечная душа, заметался было. (Меннонит! Ибо как предтеча его – Симонс Менно, фризский реформатор шестнадцатого века – увидя, в бытность католическим прелатом, что единоверцы его творят с анабаптистами, — покинул «Рим» с его ложью, жестокостью и поиском – взамен Спасителя — вожделенных сиинекур. И отныне проповедует истину : «Никто не может познать Христа, если не следует Ему в жизни»!) Иначе зачем понадобилась ему, — после внезапного посещения Финского представительства в Вене, — поездка в Хельсинки к самому… Маннергейму? Впоследствии Карл объяснил её сомнениями Мартина относительно способности принявшего его мюнхенского редактора, – человека городского, книжного, но в России не бывавшего, – ощутить и до конца понять величину и последствия трагедии немецкого колониста на Украине. Да и чувства самого русского крестьянина в захваченной большевиками стране знать он не может. Человек действия, — да ещё и за живое задетый комиссарским нападением на собственный народ, — он сперва задумал встретиться аж с самим бароном Врангелем Петром Николаевичем! Его переубедили: спасти уничтожаемых Троцким колонистов сможет «не несколько непонятный Общевоинский союз». В сущности, гражданская и потому бессильная контора – не пойдёт же она на Ленина войной!? Помочь сможет реальная военно-политическая сила, с красной Россией сражающаяся (Советчики-то в воду глядели, памятуя настойчивые попытки финского политика спасти хотя бы подопечных мамы на Волыни!). И назвали имя в действительности действующего, реального — пусть и в Финляндии, — русского генерала.

Маннергейм принял супругов Тринкман очень тепло, дружески. И как делал он всегда и всё — без спешки. Заговорил с ними так, как он один умел это делать — кратко. Без лишних слов. Дав зато выговориться, им… Что они решили? О том много-много позже Карл рассказал нам, что дед постарался очень взволнованного Мартина успокоить. Помог ему и его Марте отдохнуть в тиши своего островка. И, ещё не представляя – конечно же – что есть редактор мюнхенской газеты и кем он может обернуться, провидчески предостерёг собеседника – уютного австрийца с небесно голубыми глазами, и его милую жену, — теперь тоже подданную Австрии, — от дальнейших близких контактов с этим непростым человеком по ещё не менее простым российским делам.

Нам же с Ниной эта встреча дала возможность – через Карла, — когда тот вырастёт и станет взрослым, — самим познакомиться с Мартином и Мартой. Дело в том, что и сам я, и моя жена, родились позднее отъезда наших героев в Европу (соответственно, в 1924 и в 1931 гг.).

Весной 1970 года, — после пятидесяти лет от начала непередаваемо мучительного, выматывавшего нервы и души, поиска их родных на Украине, — московский МИД, наконец, известил Frau Марту Тринкман и её супруга Мартина, что «Правительство СССР не возражает» против их встречи с братом просительницы и членами его семьи (в Москве и в Красноярском крае).

Марта и Мартин прилетели.

Принял их САМ зам министра Иностранных дел Гектор Фёдорович Отукалин.* Конечно, он уведомлен был заранее, что гость – уважаемый мировым сообществом иерарх одной из интереснейших протестантских конфессий. И что сам он, — ничего общего с нацизмом не имеющий – тем не менее друг детства и фронтовой товарищ Гитлера. Замечу: последнее обстоятельство при Брежневе тянуло уже, — в восприимчивом к модным новациям столичном бомонде, — если не на почтение к носителю этой сладостной благодати, то на абсолютное уважение к нему. Мартин, — человек как оказалось прямой и нелицеприятный, — в беседе с Гектором Фёдоровичем нужным не нашел скрывать своего отношения к другу молодости. Тем более к полувековой давности комиссаро-большевистским художествам на Украине, явившимся своеобразной причиною его с женой нынешнего визита в СССР. Отукалин – джентльмен и дипломат — панегирик Гитлеру проглотил. И выразил взамен соболезнование жертвам помянутого гостем Холокоста-Шоа (Зачем он это сделал, зачем полез в бездну, о которой понятия не имел, и сам спровоцировал порку?! Но… у него, как говорится, своя голова… Свой ум). Он так же прощения испросил за пережитое немецкими колонистами «в начале 20-х». Однако заметил, что «уважаемые соплеменники господина епископа» в более близкие к нам времена вели себя в тех же палестинах тоже не самым лучшим образом… Отвечая собеседнику, Мартин несколько прямолинейно указал «руководителю столь серьёзного департамента, что оценку действиям оккупировавших Украину армий следовало бы позволить не московскому – несомненно уважаемому — чиновнику, но самому народу этой страны. Украинцам». Отукалин заёрзал и взвился: — «На Украине про-жи-ва-ли во времена оккупации 1941-1944 годов и другие народы! Русский, например. И – глянув на меня – еврейский! Вы, естественно, знаете, что нацисты сотворили с евреями… Хотя бы в Киеве? Или Вы ничего не слыхали о «Бабьем яре»?! – Возмущение Гектора Фёдоровича было неподдельным. Он за платком слазил. Утёр выступивший на лице пот…

– «Был такой слух, — сказал Тринкман. – Я тщательнейшее проверил его по официальным материалам Нюрнбергского процесса. И что узнал? Подлинный документ «о зверствах немцев – если не ошибаюсь, СССР-9, представленный Трибуналу где-то в феврале 1946 года – ни единым словом не говорит об истреблении евреев Киева в том самом «Бабьем Яру»! Так кому я и все интересующиеся судьбами евреев Киева должны верить? Каким-то слухам, или официальному государственному документу, составленному Правительством СССР и представленному им Высокому Международному Суду? Если факты избиения евреев имели место, зачем авторам о них умалчивать? Когда документ лжет, или содержит полуправду – а она (известно) хуже любой лжи – пеняйте на себя, если человечество от Вас отвернётся. Ведь изолгавшись вконец, Вы под глыбами навороченной Вами неправды хороните действительно страшную правду войны. И теперь, прочтя даже правдивые строки Ваших Списков Потерь и Утрат, никто никогда больше Вам не поверит! Хоть это-то Вы понять способны, уважаемый?.. »