Роберт Колдер - Уилли [Сомерсет Моэм: Жизнь и творчество]

Не успели Моэм и Хэкстон осесть в «Паркерс Ферри», как оба тут же заболели. В январе у Моэма снова случился приступ малярии и появились признаки другой болезни, характер которой врачи не могли определить. Писатель отправился в Нью-Йорк, чтобы сделать анализы и рентген. Сначала врачи высказали предположение, что у него язва двенадцатиперстной кишки, но вскоре отказались от этого диагноза и заверили его, что у него нет ничего серьезного. С Хэкстоном дела обстояли сложнее. В последние годы его здоровье стало резко сдавать из-за неумеренного потребления алкоголя. После трехнедельного пребывания в нью-йоркской больнице Хэкстон отправился в Ки-Ларго во Флориду, где провел полтора месяца, занимаясь рыбной ловлей и загорая на солнце. Он вернулся в Южную Каролину в середине марта, продолжая ощущать слабость.

Рабочий день Моэма в «Паркерс Ферри» мало чем отличался от рабочих дней в течение предшествующих сорока четырех лет. После завтрака в восемь часов он направлялся в коттедж, где был его рабочий кабинет, и оставался там до полудня. После легкого обеда он часто совершал прогулки верхом, при которых его сопровождал молодой негр, который по указанию Нельсона Даблдея следил за тем, чтобы с писателем ничего не случилось.

В начале мая Моэм отправился в Нью-Йорк, чтобы продолжить работу в Публичной библиотеке над антологией английской и американской литературы. Одновременно писатель был занят поисками подходящего курорта, где Хэкстон мог бы предаться своей страсти — парусному спорту — и где они могли бы вдвоем играть по вечерам в бридж. К этому времени Хэкстон подыскал себе работу в Отделе стратегических исследований и потому длительное время проводил в Вашингтоне. Моэм же нашел для себя идеальное место на острове Мартас-Винъярд. В тот первый для него летний отдых он снял одну комнату в отеле «Колониал-инн» в Эдгартауне. Однако в последующие годы администрация отеля настаивала на том, чтобы он занимал двухкомнатный номер по цене однокомнатного. Он и здесь продолжал придерживаться заведенного для себя распорядка: завтрак, чтение газет в постели, работа до полудня и отдых в течение остального дня. Переправившись на пароме на пляж острова Чаппакуддик, он купался и загорал до захода солнца. Возвратившись в отель, он до ужина играл в бридж в клубе яхтсменов Эдгартауна и иногда ходил в кино.

После нескольких недель отдыха он почувствовал, как силы возвращаются к нему. В течение лета он завершил антологию. Пятого сентября, за три дня до отъезда из Эдгартауна, он посетил премьеру фильма «Луна и грош», хотя всегда отклонял приглашения присутствовать на премьерах фильмов, сделанных по его произведениям. Начиная с 1921 года, восемь компаний приобретали право на экранизацию этого романа, но ни одна из них так и не смогла перенести на экран ведущееся от первого лица повествование. Причиной тому являлись не только проблемы технического характера, но и не скрываемое рассказчиком восхищение «аморальной и пагубной», с общественной точки зрения, личностью Гогена.

Поставленный Альбертом Левином фильм по этому роману, главную роль в котором исполнял Джордж Сандерс, так понравился Моэму, что он не только появился на премьере, но и обратился к присутствующим с выступлением. Американская лига нравственности не разделяла восторга критиков в отношении картины, полагая, что она не способствует поддержанию моральных устоев, и потребовала, чтобы в начале и в конце фильма на экране появлялось предупреждение: «Мы не стремимся создать у зрителя впечатление, что главный герой — это достойная восхищения личность, поскольку он таковой не является». Моэм, по словам Левина, резко выступил против включения в титры этой оговорки, и некоторое время спустя она была снята.

Ближе к осени 1942 года Моэм оставил спокойный Эдгартаун и направился в Нью-Йорк. Он провел в нем два месяца, присутствуя на многочисленных митингах, приемах, на которых ему приходилось выступать с речами. Это был последний период его активного участия в пропагандистской работе. Он продолжал иногда писать статьи, но, освободившись от бремени обязательного посещения официальных мероприятий, снова обрел свободу, которой ему так недоставало за последние три года. Когда в ноябре Моэм вернулся в Южную Каролину, он приступил к работе над романом, который, как он объявил, «подведет итог моей творческой деятельности».

Хэкстон все еще находился в Вашингтоне, его не было с Моэмом в «Паркерс Ферри». В те зимние месяцы Моэм пришел к выводу, что их отношения сильно изменились. Охлаждение чувств за последние десять лет и растущее недовольство писателя постоянным пьянством Хэкстона привели к тому, что Моэм стал подумывать о том, чтобы расстаться со своим другом, обеспечив его будущее. Но он никак не мог сделать этого последнего мучительного шага, и оба продолжали довольно дружелюбно уживаться на вилле «Мореск». Хотя Хэкстон выполнял нужную работу секретаря, каждый из них по сути жил теперь своей жизнью. Кроме того, после начала войны они довольно долго находились вдали друг от друга, и Моэм убедился, что может обходиться без секретарской помощи Хэкстона. К тому же он планировал просить Алана Серла перебраться к нему жить после войны.

Когда в январе 1943 года Хэкстон снова уволился со службы, Моэм вздохнул с облегчением: теперь ему не надо было беспокоиться за своего друга ни в финансовом, ни в другом отношении. Моэм дал указание Элансону прибавить к тремстам долларам в месяц, которые Хэкстон получал как бывший сотрудник Управления стратегических служб, еще 2500 долларов в год.

После ухода Хэкстона с работы из УСС Нельсон Даблдей предложил ему место управляющего в овощном магазине. Имея сорок семь человек под своим началом, Хэкстон наконец смог проявить свои качества руководителя, чего он был лишен, находясь на посту секретаря-компаньона известного писателя. Теперь он каждое утро в половине седьмого в приподнятом настроении отправлялся на работу и оставался там до восьми вечера.

В декабре Моэм приступает к давно отложенному роману «Острие бритвы» и к концу марта уже представил редактору Пфайфферу описание героев и обстановки. Не будучи уверен в том, что ему удастся точно воспроизвести образы американцев и обстановку Чикаго, он попросил Пфайффера выступить в качестве редактора-консультанта и внимательно прочитать рукопись с тем, чтобы «выловить» сугубо английские слова и выражения, которые он по незнанию мог вложить в уста американцев. Спустя месяц Моэм обратился к книге французского писателя Андре Давида «Затворничество среди доминиканцев», которая ему так понравилась. Он перечитал ее, чтобы более четко представить условия изоляции, в которых приходится жить герою его нового романа.