Автор неизвестен - Дневник кислородного вора. Как я причинял женщинам боль

Они были взбудоражены. Не пьяны, просто счастливы. Херувимы. Она удалилась в туалет и оставила меня одного – на более долгое время, чем я счел необходимым. Насколько я знаю, она, должно быть, перешла через улицу, чтобы неторопливо выпить порцию, и вернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как ко мне прислоняется какой-то здоровяк с самой белозубой улыбкой из всех, что я видывал в своей жизни. Ей это понравилось. Ну, еще бы!

Мы переместились в другой бар. Чуть более людный. Мы сидели на барных табуретах, придвинутых вплотную, и она рассказывала мне с помощью своих ладоней – похоже, подхватила у американцев привычку жестикуляцией придавать форму словам, слетающим с губ, – как выиграла грин-карту в ирландскую лотерею и проработала около года в Новом Орлеане, прежде чем переехать в Нью-Йорк. Она заметно воодушевилась, рассказывая о Марди Гра и, конкретнее, о сопровождающих этот карнавал танцах. Говоря об этом опыте, она, казалось, была далеко отсюда. Это был единственный момент, когда она дала себе волю… Да, даже когда мы трахались – или следовало бы сказать, когда она меня трахала, – я помню, какой красивой она выглядела, но в этом было что-то еще, что-то нервирующее, не то чтобы настоящая ненависть, – может быть, ненависть к себе. Да. Больше похоже на ненависть к себе. Что бы это ни было, это было внутри. Ей самой пришлось с этим справляться. Мне так и не суждено было получить этот шанс. Эту привилегию.

Итак, оттуда – в кофейню, которую я и по сей день не могу отыскать. Должно быть, она была где-то за пределами Бликер-стрит. Под стульями бегали мыши. Хотя я был бы более чем счастлив на этом и остановиться, она оказалась так настойчива, что мы не стали расходиться. Казалось, она хочет еще потусоваться. И в итоге я сказал, что разговор с ней доставляет мне истинное удовольствие. Она ответила, что думает то же самое, снова помогая себе руками, на этот раз потянувшись вперед, словно говоря «возьми меня за руку». Я потянулся вперед и не успел сообразить, что происходит, как мы уже нежно целовались.

Отнюдь не элегантно.

Я стоял полусогнутый, наклонившись через столик, а вокруг наших ног бегали мыши. Но это было замечательно.

Я почувствовал, как паутинки затрепетали, потом улетели прочь в теплом порыве летнего воздуха, который, казалось, сгустился вокруг меня. Кто ее знает, что чувствовала она, но я был сражен на месте. Я вполне удовольствовался бы тем, что целовал ее губы следующие пару часов. Никаких проблем.

Вот только она искусно подняла ставки легким напряженным промельком языка. Это было изумительно. Точно запальник сработал в горелке моего члена. Вы знаете, как это звучит. Те из вас, у кого газовые водонагреватели. Пф-ф или пых-х.

И вдруг я уже смотрел на эту милую невинную девочку-подростка так, словно она была насквозь пропитанной спермой шлюхой. И мне это понравилось. Что еще важнее, понравилось и ей. На следующий день мне полагалось уехать. Но это уже был следующий день. Вероятно, я не увиделся бы с ней до Рождества, да и тогда не наверняка. Мы оба намеревались на каникулы вернуться домой, в Ирландию. Больше рассчитывать было не на что.

– Хочешь зайти ко мне в номер?

Феерическая глупость с моей стороны. Я уже втиснул около пятнадцати лет полуопытной подростковости в два часа, а теперь полусостоявшийся тридцатипятилетний бросал главную подачу в своей жизни. Она пробормотала что-то насчет «слишком быстро» или что-то вроде того. И я с благодарностью пошел на попятный. С облегчением. Так мы и шли по улице, медленно, держась за руки, высматривая такси, но не слишком усердно. Под конец она повернулась ко мне и сказала:

– Мы можем пойти в отель, но с условием: ничего серьезного не будет.

После этого мы прибавили шагу. Она остановила такси. Мы еще немного поцеловались на заднем сиденье. Каким замечательным казался Нью-Йорк сквозь поблескивающие пряди золотистых волос, падавших мне на лицо между поцелуями.

Дайте мне минуту.

Благодарю. Вскоре мы уже прибыли на угол 31-й улицы и Мэдисон, и швейцар моего отеля неторопливо двинулся к нам. Я до жути боюсь этих швейцаров, потому что знаю одного из них в Сент-Лакруа, и он только и делает, что жалуется на маленькие чаевые. Я вообще не давал им чаевых. За что? За то, что они там стоят? Итак, я и моя юная подружка проскользнули мимо улыбающегося и – как мне показалось – завистливого лица и зашагали к лифту. Я ужасно нервничал в этом гудящем зеркальном контейнере. Почему они всегда бывают зеркальными? Для меня нет ничего более пугающего, чем образ моего собственного образа, показанный с двух или трех разных ракурсов. Поэтому я уставился в пол.

Номер 901 означал девятый этаж.

Я молился о том, чтобы ключ не подвел. Я также молился, чтобы ей было больше восемнадцати. В этой стране никому не нужно, чтобы его, пусть даже в шутку, связывали с педофилией. А эта девушка выглядела очень юной. Я успокаивал себя мыслью о том, что ей по крайней мере двадцать, но все же не мог отделаться от ощущения, что полиция может вышибить дверь в любую секунду. В какой-то момент она повернулась ко мне – на этой стадии мы лежали на кровати – и невинно моргнула.

– Расскажи мне какую-нибудь историю, – проговорила она.

Должно быть, я побледнел. Ей вполне могло быть и четырнадцать. Я рассказал ей анекдот о женщине, которая привезла из Индии крысу, приняв ее за собачку. Мы целовались и ласкались, а потом я спустился по ее телу вниз.

Ну, я не собираюсь живописать все в подробностях, но должен сказать одно, ибо это правда и, судя по моему опыту, редкость. Вкус ее женственности был еще лучше, чем вкус рта. Я мог бы остаться там, внизу, на всю ночь. Без проблем.

Я поднимался только для того, чтобы убедиться, что она именно настолько красива, насколько я подозревал. Да, настолько. Так продолжалось до тех пор, пока не начало светать. Она сказала, что не должно быть ничего серьезного, ну так ничего серьезного и не было. Я был полон железной решимости не дойти с ней до самого конца.

Воспоминания о близости с Пен – телесные воспоминания – начали всплывать во мне. Помню, как смотрел на спящую Эшлинг и думал: она вернулась. Я получил Пенни назад. Я когда-то любил смотреть на спящую Пенни. Было здорово просто позволить взгляду беспрепятственно блуждать по гладкой коже. Живая дышащая картинка. Странно вновь прикасаться к обнаженному телу после столь долгого перерыва. Я был настолько поражен тем, что она не нашла меня привлекательным, что даже снял не всю одежду. Втайне я был рад, что мы ограничились петтингом, поскольку это означало, что мне не нужно заморачиваться с качеством исполнения. Что, если бы я кончил слишком быстро или не смог заставить его встать? Я воспользовался максимой АА, и это помогло.