Дуглас Смит - Распутин. Вера, власть и закат Романовых

Агент Александр Гельфанд (он же Парвус), социалист русско-немецкого происхождения и союзник Ленина, в то время сотрудничал с германским правительством по развалу русской монархии. Германской разведке он сообщал, что решение Николая было воспринято офицерами и солдатами «с насмешками и презрением», и все надежды на победу теперь потеряны. Он добавлял, что императрица сказала личному доктору: «Царю было видение Богоматери с крестом в одной руке и мечом в другой. И это внушило ему твердую уверенность в своей победе» 15.

Великого князя Николая Николаевича освободили от обязанностей Верховного главнокомандующего и назначили главнокомандующим на Кавказском фронте и наместником на Кавказе. Ставку покинул не только он. За ним вскоре последовал князь Владимир Николаевич Орлов, начальник военно-походной канцелярии. Орлов и Николай были очень близки, их дружба продолжалась десятилетиями. Орлов был одним из первых в Петербурге, у кого появился автомобиль, и Николай обожал кататься с ним по городу. Но в последнее время Орлов большую часть вечеров проводил в вагоне Николаши. Он по-прежнему катался в автомобиле, но теперь с Николашей. Они ездили по ночам вдвоем, чтобы их разговоров никто не слышал. Подозрительные их действия привлекли внимание многих, в том числе генерала Воейкова. Среди офицеров Ставки пошли слухи, что зреет заговор с целью отправки императрицы Александры в монастырь. Орлов говорил даже, что хотел бы иметь доказательства того, что Распутин спит с императрицей, но с сожалением признавался, что ничего подобного у него нет. Николаша возлагал всю вину за тяжелое положение России на Александру. Он заявлял, что «она ведет нас всех к гибели». Жена Николаши, Анастасия, говорила в Ставке то же самое 16. «Толстый Орлов», как называла князя Александра, был еще более несдержан в высказываниях. Со временем вся свита императора и его личные слуги уже знала, что императрицу ожидает изгнание. Спиридович вспоминал, что слухи эти дошли даже до детей. Императорский хирург Федоров как-то раз увидел во дворце рыдающую великую княгиню Марию. Он спросил, что случилось, и девочка со слезами ответила, что «дядя Николаша» хочет отправить маму в монастырь. Врач мог лишь заверить ее в том, что это все пустые разговоры 17.

5 сентября вдовствующая императрица узнала о переводе Орлова. Это известие повергло ее в печаль. В дневнике она записала: «Это какое-то сумасшествие: удалить такого верного и преданного из друзей, как он. Невероятно. Так мало друзей, и тех выкидывают» 18. Двумя днями позже княгиня Екатерина Святополк-Мирская записала в дневнике: «Орлов переведен, и это, скорее всего, дело рук Ани и Воейкова, на их душах много грехов. Орлов – единственный, кто говорил и[мператору] правду, он – преданный человек» 19. Имя Распутина не раз всплывало в связи с ситуацией. Агенты охранки в Казани сообщали о ходящих в городе слухах о том, что Орлов был переведен, потому что он был единственным при дворе, кто отказался целовать Распутину руку 20.

В 1914 году Распутин умолял Николая не вступать в войну, но, когда решение было принято, безоговорочно поддержал его. Так и теперь, когда стало ясно, что Николая не переубедить, Распутин полностью принял его решение. Возможно, именно об этом они говорили вечером 17 августа, когда Распутин благословил царя иконой. Уезжая в Покровское, Распутин посылал Николаю телеграммы, восхваляя его силу и решимость. 30 августа он писал: «Никола Чудотворец благословит твердыню престола, дом твой нерушим, решение и твердость духа и вера в Бога – победа твоя». Через несколько дней он послал новую телеграмму, в которой сравнивал Николая с царем-воином Давидом и заверял царя в том, что икона святого Николая, подаренная Распутиным, вселит в царя «геройство и смелость», необходимые для «чуда» 21.

Александра вторила Распутину. 4 сентября она писала Николаю в Ставку:

«Дружок, я здесь, не смейся над своей глупой, старой женушкой, но на мне надеты невидимые “брюки”. […]

Молитвы нашего Друга денно и нощно возносятся за тебя к небесам, и Господь их услышит.

Те, которые боятся и не могут понять твоих поступков, убедятся позднее в твоей мудрости. Это начало славы твоего царствования. Он это сказал – и я глубоко этому верю. Твое солнце восходит, и сегодня оно так ярко светит.

[…] Все к лучшему, как говорит наш Друг, худшее позади» 22.

Распутин и Прасковья с дочерями вернулись в Петроград в конце августа, чтобы проводить Дмитрия в армию. Вечером 10 сентября они собрались у Вырубовой. Приехали Александра и ее дочь Ольга. Ольга писала отцу, что жена Распутина ей понравилась, «с ней так легко и мило» 23. Вечером Александра писала Николаю, чтобы передать «любовь» Прасковьи и сообщить, что она молится архангелу Михаилу за его благополучие. Прасковья сказала императрице, что муж ее «не мог успокоиться и страшно волновался», пока Николай не уехал в Ставку 24. Вернувшись в Покровское, Распутин через несколько дней написал Николаю о своих чувствах из-за призыва Дмитрия: «Сейчас проводил и благословил сына хлебом-солью по-христиански на защиту всего и вся. Слезы текут, в душе радость, сияние. Бог мира помазует елеем в нить жизни России» 25.

Важно, когда была отправлена эта телеграмма: 22 сентября. В тот же день агенты сообщали из Покровского, что Распутин страшно поссорился со своим отцом в доме Николая Распутина, двоюродного брата Григория. Провожать Дмитрия собралась вся семья, и тут пришел Ефим, который поносил своего сына последними словами. Все почувствовали, что Ефим Григория ни в грош не ставит. Он орал, что Григорий «только и может, что Дуню [Печеркину] за мягкое место лапать». Распутин накинулся на отца. Оба они были пьяны, завязалась драка. Когда их растащили, у Ефима заплыл кровью глаз, а Распутин повредил ногу и потом несколько дней хромал 26. После этой ссоры отношения между отцом и сыном окончательно испортились. В следующем году Ефим умер, и Распутин даже не вернулся в Покровское на похороны 27.

Если события 9 сентября действительно были такими, какими их описывают, то понять поведение Распутина можно, только зная контекст. Хотя Распутин старался держать себя в руках, его очень печалил и беспокоил призыв сына. Дмитрий уходил в армию, и Распутин не знал, увидит ли его снова. Стресс этого дня дал о себе знать – отсюда и пьянство, и эмоциональный выплеск, и вспышка насилия. Что бы ни стояло за этой безобразной сценой, нельзя отрицать, что Распутин был очень несдержан.

Распутина беспокоила не только разлука с сыном. Когда стало известно, что царь принял на себя командование армией, пресса вновь ополчилась на Распутина, и это его очень беспокоило. Он чувствовал себя загнанным, словно зверь. Через несколько дней он говорил своим телохранителям из охранки, что у него «душа страдает» от этих грязных историй. Все это неправильно и плохо для страны. Он даже говорил, что ему нужно судиться 28. В письме к Николаю Александра высказала свое отвращение: «А газеты все критикуют – черт бы их побрал!» Страх был очень силен, и Александра даже писала Николаю, что Прасковья «так опасается за жизнь Гр.» 29.