Дуглас Смит - Распутин. Вера, власть и закат Романовых

Распутин подошел к Гартвельду, который сидел за столом с женой и несколькими знакомыми, и предложил им свою книгу «Мои мысли и размышления». Он сделал для них надпись: «Любовь выше гор». Судя по всему, внимание его привлекла жена Гартвельда, поскольку он говорил преимущественно о любви. Но и к спутникам ее он тоже обращался, через какое-то время сказав им: «Все говорят, что я целую только женщин, но тот человек меня заинтересовал, поэтому я хочу его тоже поцеловать». Распутин отошел от стола Гартвельдов и ушел в свою каюту. Потом он появился снова, значительно более пьяный, чем ранее. К двум часам он был уже совершенно пьян и начал вести себя как хулиган: мешал людям играть в карты, угрожал вышвырнуть их из салона и т. п.

Затем Распутин привел в салон пятнадцать солдат и усадил их за свой стол. Солдаты явно нервничали, поскольку знали, что им не позволено находиться в салоне первого класса – здесь могли находиться только офицеры. Распутин их успокоил и заявил, что он может делать все, что ему захочется. Он велел солдатам петь для него, и в этот момент несколько дам поднялись и покинули салон. В благодарность за песни Распутин достал 125 рублей и раздал их солдатам. Пришел капитан парохода, М. К. Матвеев, и приказал солдатам покинуть салон. Они поднялись и вышли. Между Распутиным и Матвеевым началась ссора, а потом Распутин без видимых причин обвинил одного из официантов в том, что он украл у него три тысячи рублей из каюты. И тут же настроение его изменилось, он дал тому же официанту 10 рублей и попытался обнять и поцеловать его.

Распутин вернулся в свою каюту и лег отдыхать. Слышно было громкое пение. Распутин то смеялся, то рыдал. Настроение его менялось каждую минуту. Он забыл закрыть ставни, и возле окна его каюты собралась большая толпа, наблюдавшая за ним. Некоторые смеялись, другие злились и ругались. Распутин ни на кого не обращал внимания. Он вышел, его вырвало, он вернулся в каюту и заснул. В восемь утра пароход прибыл в Покровское. Матросы помогли Распутину сойти с парохода. За этим со смехом наблюдали другие пассажиры «Товарпара» 5.

После революции Гартвельд покинул Россию и вернулся в Швецию. Там он снова вернулся к этой истории. По его воспоминаниям, песни Распутина являли собой странную смесь религиозных песнопений и непристойных частушек. Запомнилось ему, что Распутин часто повторял слова: «Хочу играть с тобой всю ночь / Хочу ласкать твою нагую грудь / Приди же в мои объятия!» В книге Гартвельд поместил и записку Распутина «Моему просвещенному брату В. Гартвельду», в которой содержалась простая библейская мудрость: «Не судите, да не судимы будете».

События на «Товарпаре» произошли почти сразу же после фальшивого скандала в «Яре», в разгар ожесточенной антираспутинской кампании. Мы вполне можем предположить, что этот скандал тоже был сфальсифицирован. Возможно, это было попыткой полиции еще больше скомпрометировать Распутина. Где донесения Терехова и Свистунова? Мы знаем, что в тот день они находились на пароходе вместе с Распутиным. Неужели они не пытались его остановить? Или хотя бы задернуть шторы в его каюте? Ситуация кажется чрезмерно драматичной, чрезмерно простой и понятной. Но Гартвельд настаивал на том, что обратиться к властям было исключительно его собственной идеей. И сделал он это через несколько дней после поездки, а не спустя несколько месяцев. Гартвельд также утверждал, что губернатору Станкевичу услышанное очень не понравилось, и он даже просил забрать заявление, по-видимому, надеясь спустить происшествие на тормозах 6. Терехов и Свистунов были приставлены к Распутину в качестве телохранителей. В их обязанности не входило писать донесения – они должны были просто следить, чтобы на него никто не напал. Если Распутин хочет выставлять себя напоказ, их это не касается.

27 августа, через день после обращения Гартвельда к Хрущеву, исправник Скатов отправил губернатору Станкевичу «совершенно секретный» доклад, в котором уведомлял, что офицер Пешков собрал информацию об этой поездке, которая подтверждает рассказ Гартвельда о пьяных бесчинствах Распутина. Через два дня Скатов написал снова, на сей раз приложив доклад Пешкова. Удивительно, но в архиве Тобольска, где хранится эта корреспонденция, доклад Пешкова не сохранился 7. 3 сентября Пешков допросил двух пассажиров парохода: жителя Екатеринбурга Николая Шелехова и крестьянина из деревни Сазоновское Александра Климшина. Оба описали происходившее точно так же, как и Гартвельд 8. Были получены также показания еще трех пассажиров, и все они сказали примерно то же самое. 5 сентября Пешков направил свой доклад полковнику Добродееву, начальнику тобольского жандармского корпуса 9.

Получив доклад, Добродеев пришел в ярость. Еще в начале июля он приказал ротмистру Калмыкову пристально следить за Распутиным, когда тот находится в Сибири, и докладывать обо всем, что представляет интерес, – таким было распоряжение Джунковского. Но об инциденте на пароходе он узнал лишь спустя две недели, и не от Калмыкова, а от другого чиновника 10. Напуганный Калмыков начал действовать и отправил своему начальнику в Тобольске собственное подробное описание событий, которое Добродеев 9 сентября переслал Джунковскому. Следует отметить, что Добродеев не намеревался описывать ситуацию такой, какой она была на самом деле, а добавил ряд вымышленных пикантных подробностей, которые должны были прийтись Джунковскому по вкусу. Распутин якобы мешал капитану Матвееву управлять пароходом, и капитан был вынужден пригрозить ему тем, что пароход остановят, а Распутина ссадят. Распутин якобы домогался жены чиновника по особым поручениям при губернаторе Тобольска и отказывался оставить ее в покое. Распутин якобы не просто вышел из каюты, но еще и помочился в присутствии пассажиров, не сознавая своих действий в состоянии опьянения 11. Джунковский был доволен, но ему нужны были еще более компрометирующие детали. Добродеев нажал на подчиненных и даже пригрозил им дисциплинарными взысканиями, если они не предоставят ему нужные материалы 12.

9 сентября губернатор Станкевич получил несколько донесений и переслал их министру внутренних дел Щербатову. В сопроводительном письме он упоминал о «немыслимо непристойном поведении» Распутина и об общей «картине неприемлемого публичного беспорядка». Кроме того, Станкевич писал о том, что «виновная сторона похвалялась своим положением в Петрограде». Основываясь на неопровержимых доказательствах, министр, как надеялся Станкевич, предъявит Распутину обвиненения по статье 7 закона о публичном пьянстве от 10 июля. Эта статья предусматривала тюремное заключение на срок от 7 до 14 дней или штраф до 50 тысяч рублей. Но Щербатов не спешил действовать, он сообщил о произошедшем премьер-министру Горемыкину, чтобы узнать его мнение. Горемыкин был стар, и ему не хотелось раскачивать лодку. 23 сентября он сообщил Щербатову, что не видит «в этих событиях ничего такого, что поднимало бы их на уровень жизни государства», не собирается предпринимать никаких действий и предоставляет губернским или городским властям разобраться с ним в соответствии с законом 13. 1 сентября был уволен Джунковский, который рискнул своей карьерой ради уничтожения Распутина, – и это событие не могло не повлиять на решение, принятое министрами. Короче говоря, ни Щербатов, ни Горемыкин не осмелились затронуть эту тему, поскольку хорошо понимали, чем это может для них кончиться. Более об этом не вспоминали.