Михаил Лев - Длинные тени

Стадо паслось на сухой, низко скошенной стерне. Трудно было понять, что съедобного находили коровы на таком поле. Кукурузу и подсолнухи почти всюду успели убрать, и незаметно подкрасться к тому месту, где дед Мацей пасет скот, оказалось не так просто. Берек долго лежит неподвижно, почти одеревеневший, среди беспорядочно поваленных стеблей и ждет, когда стадо подойдет поближе. Деда Мацея он узнал еще издалека, но возле него вертится какой-то парнишка лет тринадцати.

Травы на поле — кот наплакал, и какая-то шустрая коровенка пустилась сюда, к кукурузному полю, а за ней — пастушонок. Ему казалось, что завернуть скотину — дело пустячное, но не тут-то было. Береку волей-неволей пришлось вскочить с места. Не успел он пробежать и нескольких шагов назад, к опушке леса, как мальчик окликнул его:

— Не бойся, не убегай! Я скажу деду, и он сюда подойдет. Что, не веришь мне? Я знаю, кто ты. Ты Берек, а меня зовут Тадек. Рина еще жива?

— Рина? — Берек остановился. — Рина? — переспросил он недоуменно, как будто это имя он слышит впервые; нет, он не даст себя провести! Но тут же подумал, что зря испугался, и ответил: — Если за время, что я шел сюда, с Риной ничего не случилось, она жива. Но как только выпадет снег, нам обоим крышка.

— Возьми поешь, — потянулся Тадек к своей заплечной торбе и достал оттуда ломоть хлеба, — согрейся, а молока я сейчас надою. Баба Ядвига тоже говорит, что, как только ляжет снег, вам придется худо. Если бы не ты, Рина давно бы жила у нас. А так дедушка против. Понял?

— Еще как понял! — У Берека на шее задрожала жилка. — Что я могу поделать, если она не хочет оставлять меня одного?

— Бабуся своего добьется. Деду придется уступить. Ты не думай, он хороший! Но он боится моего дяди.

— Твой дядя — это ж его сын?

— Ты думаешь, что деду Мацею я прихожусь внуком? Я ему чужой. Был чужим. Мы жили в деревне под Белостоком. Отец и мать учительствовали. Нацисты повесили их. Пришлось мне уйти сюда к дяде, маминому брату. Его зовут Гжегож Нарушевич. Но он тоже нацист. Он велел деду Мацею взять меня в подпаски и получает за меня плату. Он здешний солтыс — распоряжается несколькими деревнями в округе.

— Тогда Рине нельзя быть в деревне.

— Почему? Бабуся говорит, что как раз наоборот. Покуда я у них живу, ни один полицай не станет искать кого-нибудь в этом доме.

— И часто твой дядя к вам приходит?

— Редко, но бывает. Как-то он принес мне подарок. Часы. А когда убрался, мне пришлось оправдываться перед бабой Ядвигой за то, что я не мог заставить себя сказать ему спасибо. Своих детей у Нарушевича нет, и он думает, когда кончится война, взять меня к себе. Ну что ты все пятишься? Я его знать не хочу. Он говорит, что свою сестру, мою маму, не раз предупреждал, что она плохо кончит. Она его не послушала и за это получила по заслугам. Никто, говорит он, кроме нее самой, в этом не повинен, а отца моего давно надо было поставить к стенке. Он надеется, что когда я подрасту, то сам все пойму.

— Тадек, что ты мне сказки рассказываешь? О таких вещах чужим не говорят.

— Ты меня не учи. Мне что, тебя еще бояться?

— Меня? Никогда.

— Чего ж ты ерунду порешь?

— Сам не знаю… Говорю, что думаю.

— А ты не думай, что мне лучше, чем тебе. Если бы я мог, задушил бы этого гитлеровца своими руками или отравил. Вместе с отцом и матерью повесили еще троих. Только брату отца удалось бежать. Всех их выдал Нарушевич. Как-то пришел он ко мне пьяный и все похвалялся, какие у него большие заслуги перед немцами.

Издали послышался ворчливый голос.

— Слышишь? Это дед меня зовет. Я с тобой заговорился. Сейчас скажу ему про тебя. Что бы он тебе ни говорил, но послезавтра, как только солнце зайдет, надо тебе и Рине быть здесь, на опушке леса. Все будет так, как хочет баба Ядвига. А она свое уже сказала.

— Тогда, может, лучше будет, если я сейчас с дедом Мацеем не буду встречаться?

— Не знаю. Хочешь, я сегодня потолкую с бабусей и приду к вам?

— Ты нас не найдешь.

— Ты так думаешь? А кто приносил вам еду, кто дважды предупреждал вас, что жандармы собираются прочесывать лес? В лес я хожу запросто. На селе знают, что я вырезаю дудочки из бузины и липы, деревянные ложки, плету лапти из лыка.

— А дед знал, куда ты идешь?

— А как же! Вначале он мне сам показал дорогу к вам.

— Тогда скажи ему, что я здесь, и пусть поступает как знает. Я буду ждать.

Дед Мацей пришел. Башлык у него был надвинут низко на лоб. Не сказав ни слова, он протянул Береку ломоть хлеба, котелок молока и, старчески сутулясь, смотрел, с какой поспешностью и жадностью тот ест и пьет. Потом рукавом кацавейки вытер набрякшие морщинистые мешки под глазами и, как бы оправдываясь, сказал:

— Куда ни повернешься, ветер все дует не в спину, а в лицо. Так вот, если вы до сих пор еще живы, значит, на то божья воля. Против бога поступать нельзя. Тадеку я запретил ходить к вам. Послезавтра, если живы будем, я буду вас ждать. Возьми несколько вареных картошек и кусочек сыра. Смотри, чтобы в домике следа вашего не осталось и духу не было. Лес-то с глазами и ушами. Это ты теперь уже и сам понимаешь. Сейчас поднимется ветер. Не стой, иди!

— Дедушка Мацей, откуда вы узнали, что Рина со мной?

— Откуда? Лес мне рассказал.

…Пришел за ними не Тадек, а дед Мацей. В деревню он их привел, когда у всех двери были уже на запоре, а на улице не видно было ни души. Шли они крадучись, стараясь ступать неслышно. Не успели Рина и Берек переступить порог, как их обдало запахом горячего борща и домашнего тепла. Баба Ядвига встретила их ласково. А дед Мацей, как будто до него только теперь дошло, на что он решился, не знал, куда себя девать. То пытался взгромоздиться на большой сундук, то направлялся к комоду, который когда-то соорудил из двух шкафчиков — один поверх другого, по дороге наткнулся на щипцы для углей и чуть было не упал.

Баба Ядвига указала деду на стул, а так как он все продолжал метаться по избе, то получил нагоняй. Правда, ее брань скорее походила на добродушное ворчание.

Они сели к столу. Мерцала коптилка. Тадек отхлебнул несколько ложек и пододвинул Береку почти полную тарелку борща. Баба Ядвига провела двумя пальцами по углам рта и сказала:

— Если сыт, вылей обратно в горшок. Им нельзя много есть.

Потом пили чай. Рине и Береку казалось, что все это происходит во сне. Им налили настоящий чай и дали по крупинке сахарина. Их охватила сладкая истома. Мысли рассеялись, точно паутина от дуновения ветра. Но дед Мацей напомнил, что пора забираться в тайник.

Убежище им соорудили на чердаке. Первым ступил на лестницу Тадек. Пробирался он тихо, как кошка. В сене, заполнившем почти весь чердак, в пыльном полумраке у дымохода, заранее сделали потайное углубление, где можно было лежать скорчившись, но нельзя было сидеть. Постель была застлана рядном и покрыта суконным одеялом и рваным тулупом. У изголовья лежали подушечка и ватная фуфайка. После долгих скитаний по лесу эта постель казалась им царским ложем.