Михаил Лев - Длинные тени

В тот день, когда здесь появился Берек, Рина снова отправилась к той самой лисьей норе в надежде, что ей повезет и на этот раз, — может, удастся отыскать что-либо съестное. Но она ничего не нашла, а когда собралась в обратную дорогу, начался сильный дождь.

Ей бы остаться там на ночь, но ее тянуло в охотничий домик. Она к нему уже немного привыкла. Какие силы в такой кромешной тьме вели ее и как она снова смогла сюда добраться — этого она не знает. Когда же оказалось, что дверь заперта изнутри, то почувствовала, что сил больше нет. Пальцы свело судорогой, ее бросило в дрожь. Она поняла — здесь и умрет. Ну, а что было дальше — об этом он знает лучше нее. Можно себе представить, как она выглядела… И пусть он с ней не спорит. Хоть зеркала здесь нет, она и так догадывается, какой у нее вид.

— Ой, Ринуля, да что ты? Ты прекрасна, как принцесса.

— Что ты языком мелешь? Ты понимаешь, что говоришь? Ты хитрец и лгун. Сию же минуту отодвинься от меня подальше.

— Даже если вздумаешь меня ударить, я с места не сдвинусь. Тебя и поцеловать не грех.

— Молчи лучше, молчи! — она заткнула уши руками. — Видали, какой бесстыдник — ни бога, ни совести. Еще раз такое скажешь, и я убегу отсюда, слышишь, убегу!

— Я, конечно, отодвинусь, но почему же вчера, когда меня узнала, ты провела моим пальцем по своим губам и поцеловала?

— Я этого не помню. Но раз ты так говоришь, наверное, так и было. Знаю, что ты не лгун. Должно быть, мне показалось, что я уже умираю.

— Давай, принцесса моя, о смерти не говорить.

— Так или иначе мы у нее в руках, но все же прошу тебя не называть меня больше принцессой, а то, гляди, и я тебя награжу прозвищем.

— Каким?

— Это ты потом узнаешь.

— Скажи.

— Не хочу.

— Ну, Ринуля, прошу тебя.

— Если я принцесса, тогда ты…

— Принц, так?

— Так.

— Да не смеши. Разве принцы такие бывают? Во-первых, если хочешь знать, принц должен быть одет как принц…

— Тише! Ты ничего не слышал?

— Нет. Ветер немного утих, но все щекочет деревья, им, беднягам, невмоготу, и они качаются от смеха…

— Тебе хочется развеселить меня?.. Ой, послушай…

— Это смеются птицы на деревьях. Хочешь, пойду посмотрю?

— Не ходи. Не надо. Боюсь оставаться одна.

— А когда была совсем одна, не боялась?

— Последние дни я, кажется, забыла о страхе. Я думала только о том, что мне хочется пить…

— Вот я и пойду. Авось после дождя удастся из какой-нибудь ямки зачерпнуть пригоршню воды. Попробую из коры сделать что-нибудь вроде ковшика. На худой конец, недалеко отсюда болото. Вода там, правда, зеленая, покрыта плесенью. Но что поделаешь? Только бы никто на нас не наткнулся.

— А тот, кто оставил мне сыр… Он ведь обо мне уже знает. Или это все-таки был ты?

— Нет, Ринуля, не я. Но я знаю этого человека и тебе о нем расскажу. Его нечего бояться.

— Если бы я его увидела, то попросила бы у него иголку с ниткой. У меня такой вид, будто я от собак отбивалась, даже неловко с места подняться.

— Ладно уж, об этом особенно не тужи. Сейчас я тебе кое-что покажу. Закрой скорее глаза, ну закрой, что тебе стоит. Вот так. Одну минутку. Теперь можешь открывать. Ох и наряжу я тебя! Из этого костюма я давно вырос. Тебе же он в самый раз. Под курточку ты наденешь мою байковую рубашку. Разверни эту тряпицу. Здесь иголка и катушка ниток. Чего ж ты, глупенькая, плачешь?

Минуло еще две недели. В то тревожное, полное смертельного страха время трудно было счесть, сколько дней в неделе: тридцать, шестьдесят? Нет, должно быть, куда больше. Берек и Рина сами не заметили, как повзрослели. Иногда, случалось, затеют ссору, слово за слово, гляди, кто-то лишнее сказал. И сидит Рина, сгорбившись, как сидела в свое время бабушка Берека, когда вязала носки. Но бабушка между делом сказочку расскажет, забавные сны припомнит, а Рина молчит. Стоит ей услышать малейший шорох, как она вздрагивает, и никакие увещевания Берека не в силах вывести ее из угнетенного состояния.

Лишь однажды Береку удалось добиться, правда ненадолго, чтобы Рина стала прежней, — кончилось же это ссорой. Они играли в «лакомые блюда». Дразнили сами себя и лишь распаляли голод. Слабым голосом, так как одно упоминание о еде причиняло ей боль, Рина вспоминала множество аппетитных кушаний, которые ее мама готовила по праздникам. О многих из этих яств Берек знал только понаслышке, никогда их не пробовал. Куда больше задела бы его голодное воображение такая немудреная, но привычная еда, как «кусок черного хлеба», «ржаная краюшка», «черствая корочка».

Рина:

— Как тебе нравятся белостокские лепешки, которые пекла моя мама?

Берек:

— Должно быть, вкуснотища! Наверное, это даже лучше, чем лепешка с луком.

— Вот еще, сравнил.

— Белостокской лепешки мне пробовать не приходилось, а вот с луком — их моя бабушка пекла каждую пятницу.

— Что ты мелешь? Ты понимаешь, что говоришь? В прошлом году мама задумала отметить мой день рождения и устроила небольшой праздник. Все мы тогда уже изрядно голодали, но мама каким-то чудом сберегла немного муки, испекла белостокскую лепешку, разделила ее на небольшие кусочки и раздала всем детям. Наш младшенький, Пинечка, в один миг проглотил свою долю и еще просит, а давать ему больше нечего; тогда он собрал в горсть все крошки, отправил их в рот и, разведя руки, заладил: мо, ми, мо — дайте мне еще. Мама чуть не заплакала. А знаешь, Берек, сегодня, если не ошибаюсь, день моего рождения. Ты как думаешь, мама и ребята отметят его?

— Может быть… Если только они вместе.

— Вот еще придумал. Почему бы им быть не вместе? Может, в гетто не так страшно?

— Кто его знает…

— «Может быть», «Кто его знает», — передразнила его Рина. — Какой ты странный, Берек. Если «Кто его знает», тогда зачем нам было сюда забираться? Хочешь — пойдем вместе домой, не хочешь — проводи меня до опушки к ближайшей деревне. Оттуда я уж сама доберусь до местечка. Что молчишь?

— Ринуля, дорогая, нам некуда идти. Стоит высунуться из леса, как фашисты нас схватят и убьют.

— Почему? Детей никто не трогает.

— Почему — я сказать не могу. Как-то Мотл читал мне сказку про детей, которых вскармливают желчью и сердцем голодного волка, чтобы они выросли кровожадными и беспощадными. Может, эти убийцы и вырастают из таких детей.

— Так ведь это же сказка.

— Сказка… А мы тем временем двадцать четыре часа в сутки смотрим смерти в глаза. Почему?.. Ой, Рина, мы ведь условились о смерти не вспоминать. Давай не будем больше. Лучше я спою тебе песенку, меня Мотл научил. Вот послушай: