Михаил Лев - Длинные тени

— Юджин Фушер.

Улыбка его была неискренней.

Берек вскоре понял, что перед ним тот же Фушер, который тридцать лет назад на допросе обергазмейстера из Собибора Эриха Бауэра представлял комиссию по делам военных преступников при главном штабе американских войск в Германии. О благосклонном отношении этого эксперта к гитлеровскому палачу в свое время Береку рассказал Станислав Кневский. А до этого, не без содействия Фушера, избежали заслуженной кары Штангль и Вагнер. Тогда американцам не удалось прибрать к рукам все, что было награблено в лагерях, и теперь Фушер скорее всего уже частный сыщик и эксперт. Сюда он явился как давний кредитор, чтобы вырвать упущенный тогда «долг» и отхватить от него свой жирный кусок. Как же поведет себя Фушер сегодня, с чего он начнет?

Всех троих привели в просторную комнату и указали каждому его место. Из внутренних дверей появился Вагнер, но остановился на пороге. Конвоир, по-видимому, ждал дальнейших распоряжений.

У Фушера иссякло терпение, он подошел к приоткрытой двери и потребовал от кого-то в коридоре:

— Соответствующее разрешение в префектуре получено, что же мы здесь зря тратим время?

Бауэр, Гомерский, Болендер, Френцель, Штангль — все эти лагерные палачи, которых в разное время Береку довелось увидеть на допросах, чередой прошли перед его мысленным взором. И вот еще один — Вагнер. Целыми днями он носился по лагерю словно гиена, высматривающая добычу. Стоило этому дьяволу в образе человека бросить на кого-то косой взгляд, и того ждал конец. Теперь он стоит, и вид у него жалкий, приниженный.

Куда девались его спесь и высокомерие. Когда-то густые волосы заметно поредели и потускнели. Оттого, что сутулится, он не кажется таким высоким. Только шея у него вытянута, как у жирафа, и выделяется тонкий горбатый нос на настороженном лице. Фушер же на вид моложав и спортивную осанку сохранил. Даже в одежде старается не отставать от моды.

Наконец все улажено. Конвоир покинул помещение, закрыв за собою дверь. Вагнер с деловым видом садится на стул. Расстегнутая рубашка обнажает ключицы и волосатую грудь.

— Господин Вагнер, как ваше самочувствие?

Берек не заметил, кто из двоих экспертов задал вопрос.

— На здоровье пока не жалуюсь, — уклончиво ответил Вагнер.

— Прекрасно.

Теперь у Фушера появилась возможность попытаться избавиться от непрошеного свидетеля.

— Тогда, быть может, нам следует попросить у доктора прощения за беспокойство и отпустить?

Но и Вагнер был начеку, а возможно, Тереза заранее к этому его подготовила, и тут же возразил:

— Это уж позвольте мне самому решить.

Фушер будто не расслышал и повторил:

— И все-таки мы бы вас просили…

— Исключено. Если вы хотите со мной говорить, то только открыто. И больше об этом не будем.

— На сей раз пусть будет по-вашему. Но мы должны быть уверены, что все останется между нами. Не знаю, что вам известно о нас, но о вас мы знаем не из сообщений печати о вашем аресте, взбудоражившем телеграфные агентства всего мира, а задолго до этого. Я лично занимался вашим делом еще в июне 1945 года. Американский отдел по расследованию военных преступлений находился тогда в австрийском городе Линце.

Весы, на которых намереваются взвешивать ваши немалые грехи, нас меньше всего интересуют. Иногда достаточно подуть небольшому ветерку, и стрелка на весах качнется в ту или другую сторону. Но чтобы стрелка весов качнулась в вашу пользу, нужна сила со стороны, а это, само собой разумеется, во многом зависит от того, как вы себя поведете. Никто из нас не намерен учинять вам допрос — признаете ли свою вину, или как объяснить вашу столь быструю карьеру во время войны. Фашистскую иерархию в целом и ваше досье в частности мы знаем хорошо. Даже среди гестаповцев вы выделялись своим, мягко выражаясь, довольно крутым характером.

Допустим на минуту, что Собибор и Треблинка были чем-то вроде рабовладельческих государств в миниатюре, а вы — полновластным хозяином рабов. Не качайте головой, будто это не так. Незаметной фигурой, пешкой вы не были. В том царстве, где вы властвовали, вы пользовались правами куда бо́льшими, чем рабовладелец. Вы возглавляли не только рабочий лагерь, но и фабрику смерти, и перед тем, как уничтожить людей, вы старались обобрать их дочиста, выжать из них все, что только можно. Штангль объяснял мне это следующим образом: «Мы нуждались в захваченной территории, но не в людях, это вынуждало нас создавать карательные отряды, а они сперва привлекали людей к принудительному труду и уж потом освобождались от них». Таким образом вы служили одновременно в двух ведомствах: в главном ведомстве по безопасности рейха — по части физического истребления людей, и в главном административно-хозяйственном ведомстве СС — по части изъятия собственности и использованию рабочей силы до ее уничтожения. О крупных конфискованных ценностях — движимости и недвижимости — говорить сейчас не будем, нас теперь интересуют главным образом особо ценные предметы — ювелирные изделия, произведения искусства, попавшие в частные руки.

До Вагнера наконец дошло, куда клонит Фушер.

— Золото и другие ценные предметы, — сказал он, — отсылались в Берлин, но к этому я никакого отношения не имел и при всем желании ничем помочь вам не могу.

— Должно быть, Вагнер, мне все еще не удалось убедить вас в том, что мы хорошо осведомлены о ваших делах. Мы бы советовали вам не скрывать от нас ничего. Только общество «Ост» вывезло из лагерей, которыми вы заправляли, имущества на сумму сто семьдесят девять миллионов марок. Это официально зарегистрировано и никем не опровергнуто. А сколько ценностей удалось утаить от «Ост»?

— Мне теперь даже трудно точно вспомнить, где и чем «Ост» занимался.

— Что ж, напомним. «Ост» действовал на территории генерал-губернаторства, как вы тогда именовали оккупированную Польшу. Ведал им известный вам эсэсовский генерал Одилио Глобочник. «Ост» представлял собой одну из фирм эсэсовского концерна «Дойче Верк-Бетрибе» и был тесно связан с крупповским концерном «И. Г. Фарбен» и другими ему подобными, извлекавшими баснословные прибыли от использования дармовой рабочей силы. Теперь, надеюсь, вы вспомнили свои связи с некоторыми сотрудниками этой конспиративной фирмы?

— Нет, нет, — голос Вагнера при этом даже не дрогнул. — Если кто-то подобное говорил вам обо мне — не верьте. Не иначе решил свалить с больной головы на здоровую.

Фушер обернулся к своему коллеге, — тот до сих пор участия в разговоре не принимал.

— Это напоминает мне рассказ американского психолога Жильберта, присутствовавшего на Нюрнбергском процессе. После просмотра документальных кинокадров об уничтожении Варшавского гетто он спросил у Геринга, что тот может об этом сказать. На что Геринг, не задумываясь, ответил: «Слухи о жестокостях были столь невероятными, что я их расценивал как вражескую пропаганду». Геринг и не предполагал, что на следующий день киноэкран продемонстрирует, как он инструктирует Гейдриха по вопросу реализации «окончательного решения» еврейского вопроса…