Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Пяти-шестичасовая работа съ полупудовымъ ломомъ была великолѣпной тренировкой. Въ обязательной еженедѣльной банѣ я съ чувствомъ великаго удовлетворенія ощупывалъ свои и Юрочкины мускулы и съ еще большимъ удовлетвореніемъ отмѣчалъ, что порохъ въ пороховницахъ — еще есть. Мы оба считали, что мы устроились почти идеально: лучшаго и не придумаешь. Вопросъ шелъ только о томъ, какъ бы намъ на этой почти идеальной позиціи удержаться возможно дольше. Какъ я уже говорилъ, третій лагпунктъ былъ только пересыльнымъ лагпунктомъ, и на задержку здѣсь расчитывать не приходилось. Какъ всегда и вездѣ въ Совѣтской Россіи, приходилось изворачиваться.

Наши работы имѣли еще и то преимущество, что у меня была возможность въ любое время прервать ихъ и пойти околачиваться по своимъ личнымъ дѣламъ.

Я пошелъ въ УРО — учетно распредѣлительный отдѣлъ лагеря. Тамъ у меня были кое-какіе знакомые изъ той полусотни "спеціалистовъ учетно-распредѣлительной работы", которыхъ Якименко привезъ въ Подпорожье въ дни бамовской эпопеи. Я толкнулся къ нимъ. Объ устройствѣ въ Медгорѣ нечего было и думать: медгорскія учрежденія переживали періодъ жесточайшаго сокращенія. Я прибѣгнулъ къ путанному и, въ сущности, нехитрому трюку: отъ нѣсколькихъ отдѣловъ УРО я получилъ рядъ взаимноисключающихъ другъ друга требованіи на меня и на Юру въ разныя отдѣленія, перепуталъ наши имена, возрасты и спеціальности и потомъ лицемѣрно помогалъ нарядчику въ УРЧѣ перваго отдѣленія разобраться въ полученныхъ имъ на насъ требованіяхъ: разобраться въ нихъ вообще было невозможно. Я выразилъ нарядчику свое глубокое и искреннее соболѣзнованіе.

— Вотъ, сукины дѣти, сидятъ тамъ, путаютъ, а потомъ на насъ вѣдь все свалятъ.

Нарядчикъ, конечно, понималъ: свалятъ именно на него, на кого же больше? Онъ свирѣпо собралъ пачку нашихъ требованій и засунулъ ихъ подъ самый низъ огромной бумажной кучи, украшавшей его хромой, досчатый столъ.

— Такъ ну ихъ всѣхъ къ чортовой матери. Никакихъ путевокъ по этимъ хрѣновинамъ я вамъ выписывать не буду. Идите сами въ УРО, пусть мнѣ пришлютъ бумажку, какъ слѣдуетъ. Напутаютъ, сукины дѣти, а потомъ меня изъ-за васъ за зебры и въ ШИЗО.

Нарядчикъ посмотрѣлъ на меня раздраженно и свирѣпо. Я еще разъ выразилъ свое соболѣзнованіе.

— А я-то здѣсь при чемъ?

— Ну, и я не при чемъ. А отвѣчать никому не охота. Я вамъ говорю: пока оффиціальной бумажки отъ УРО не будетъ, такъ вотъ ваши требованія хоть до конца срока пролежать здѣсь.

Что мнѣ и требовалось. Нарядчикъ изъ УРЧа не могъ подозрѣвать, что я — интеллигентъ — считаю свое положеніе на третьемъ лагпунктѣ почти идеальнымъ и что никакой бумажки отъ УРО онъ не получитъ. Наши документы выпали изъ нормальнаго оборота бумажнаго конвейера лагерной канцелярщины, а этотъ конвейеръ, потерявъ бумажку, теряетъ и стоящаго за ней живого человѣка. Словомъ, на нѣкоторое время мы прочно угнѣздились на третьемъ лагпунктѣ. А дальше будетъ видно.

Былъ еще одинъ забавный эпизодъ. Сто тридцать пять процентовъ выработки давали намъ право на сверхударный паекъ и на сверхударный обѣдъ. Паекъ — тысячу сто граммъ хлѣба — мы получали регулярно. А сверхударныхъ обѣдовъ — и въ заводѣ не было. Право на сверхударный обѣдъ, какъ и очень многія изъ совѣтскихъ правъ вообще, оставалось какою-то весьма отдаленной, оторванной отъ дѣйствительности абстракціей, и я, какъ и другіе, весьма, впрочемъ, немногочисленные, обладатели столь счастливыхъ рабочихъ свѣдѣній, махнулъ на эти сверхударные обѣды рукой. Однако, Юра считалъ, что махать рукой не слѣдуетъ: съ лихого пса хоть шерсти клокъ. Послѣ нѣкоторой дискуссіи я былъ принужденъ преодолѣть свою лѣнь и пойти къ завѣдующему снабженіемъ третьяго лагпункта.

Завѣдующій снабженіемъ принялъ меня весьма непривѣтливо — не то, чтобы сразу послалъ меня къ чорту, но во всякомъ случаѣ выразилъ весьма близкую къ этому мысль. Однако, завѣдующій снабженіемъ нѣсколько ошибся въ оцѣнкѣ моего совѣтскаго стажа. Я сказалъ, что обѣды — обѣдами, дѣло тутъ вовсе не въ нихъ, а въ томъ, что онъ, завѣдующій, срываетъ политику совѣтской власти, что онъ, завѣдующій, занимается уравниловкой, каковая уравниловка является конкретнымъ проявленіемъ троцкистскаго загиба.

Проблема сверхударнаго обѣда предстала передъ завѣдующимъ совсѣмъ въ новомъ для него аспектѣ. Тонъ былъ сниженъ на цѣлую октаву. Чортова матерь была отодвинута въ сторону.

— Такъ что же я, товарищъ, сдѣлаю, когда у насъ такихъ обѣдовъ вовсе нѣтъ.

— Это, товарищъ завѣдующій, дѣло не мое. Нѣтъ обѣдовъ, — давайте другое. Тутъ вопросъ не въ обѣдѣ, а въ стимулированіи. (Завѣдующій поднялъ брови и сдѣлалъ видъ, что насчетъ стимулированія онъ, конечно, понимаетъ). Необходимо стимулировать лагерную массу. Чтобы никакой уравниловки. Тутъ же, понимаете, политическая линія.

Политическая линія доканала завѣдующаго окончательно. Мы стали получать сверхъ обѣда то по сто граммъ творогу, то по копченой рыбѣ, то по куску конской колбасы.

Завѣдующій снабженіемъ сталъ относиться къ намъ съ нѣсколько безпокойнымъ вниманіемъ: какъ бы эти сукины дѣти еще какого-нибудь загиба не откопали.

Однако, наше "низовое положеніе" изобиловало не одними розами, были и нѣкоторые шипы. Однимъ изъ наименѣе пріятныхъ — были переброски изъ барака въ баракъ: по приблизительному подсчету Юры, намъ въ лагерѣ пришлось перемѣнить 17 бараковъ.

Въ Совѣтской Россіи "все течетъ". а больше всего течетъ всяческое начальство. Есть даже такой оффиціальный терминъ "текучесть руководящаго состава". Такъ вотъ: всякое такое текучее и протекающее начальство считаетъ необходимымъ ознаменовать первые шаги своего новаго административнаго поприща хоть какими-нибудь, да нововведеніями. Основная цѣль показать, что вотъ-де товарищъ X. иниціативы не лишенъ. Въ чемъ же товарищъ Х. на новомъ, какъ и на старомъ, поприщѣ не понимающій ни уха, ни рыла, можетъ проявить свою просвѣщенную иниціативу? А проявиться нужно. Событія развертываются по линіи наименьшаго сопротивленія: изобрѣтаются безконечныя и въ среднемъ абсолютно безсмысленныя переброски съ мѣста на мѣсто вещей и людей. На волѣ это непрерывныя реорганизаціи всевозможныхъ совѣтскихъ аппаратовъ, съ перекрасками вывѣсокъ, передвижками отдѣловъ и подотдѣловъ, перебросками людей, столовъ и пишущихъ машинокъ съ улицы на улицу или, по крайней мѣрѣ, изъ комнаты въ комнату.

Эта традиція такъ сильна, что она не можетъ удержаться даже и въ государственныхъ границахъ СССР. Одинъ изъ моихъ знакомыхъ, полунѣмецъ, нынѣ обрѣтающійся въ томъ же ББК, прослужилъ нѣсколько меньше трехъ лѣтъ въ берлинскомъ торгпредствѣ СССР. Торгпредство занимаетъ колоссальный домъ въ четыреста комнатъ. Нѣмецкая кровь моего знакомаго сказалась въ нѣкоторомъ пристрастіи къ статистикѣ. Онъ подсчиталъ, что за два года и восемь мѣсяцевъ пребыванія его въ торгпредствѣ его отдѣлъ перекочевывалъ изъ комнаты въ комнату и изъ этажа въ этажъ ровно двадцать три раза. Изумленные нѣмецкіе кліенты торгпредства безпомощно тыкались изъ этажа въ этажъ въ поискахъ отдѣла, который вчера былъ въ комнатѣ, скажемъ, сто семьдесятъ первой, а сегодня пребываетъ Богъ его знаетъ гдѣ. Но новое становище перекочевавшаго отдѣла не было извѣстно не только нѣмцамъ, потрясеннымъ бурными темпами соціалистической текучести, но и самимъ торгпредскимъ работникамъ. Разводили руками и совѣтовали: а вы пойдите въ справочное бюро. Справочное бюро тоже разводило руками и говорило: позвольте, вотъ же записано — сто семьдесятъ первая комната. Потрясенному иностранцу не оставалось ничего другого, какъ въ свою очередь развести руками, отправиться домой и подождать, пока въ торгпредскихъ джунгляхъ мѣстоположеніе отдѣла не будетъ установлено твердо.