Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

...Станокъ лопнулъ въ процессѣ осваиванія. Инженеръ, Мухинъ и еще двое рабочихъ поѣхали въ концлагерь по обвиненію во вредительствѣ. Мухину, впрочемъ, "припаяли" очень немного — всего три года; инженеръ за "совѣтскіе темпы" заплатилъ значительно дороже...

...— Такъ вотъ, значитъ, и сижу... Да мнѣ-то что? Если про себя говорить — такъ мнѣ здѣсь лучше, чѣмъ на волѣ было. На волѣ у меня — однихъ ребятишекъ четверо: жена, видите ли, ребятъ очень ужъ любить, — Мухинъ уныло усмѣхнулся. — Ребятъ, что и говорить, и я люблю, да развѣ такое теперь время... Ну, значитъ — на заводѣ двѣ смѣны подрядъ работаешь. Домой придешь — еле живой. Ребята полуголодные, а самъ ужъ и вовсе голодный... Здѣсь кормы — не хуже, чѣмъ на волѣ, были: гдѣ въ квартирѣ у вольнонаемныхъ проводку поправишь, гдѣ — что: перепадаетъ. Н-да, мнѣ-то еще — ничего. А вотъ — какъ семья живетъ — и думать страшно...

___

На другой день мы все пилили тѣ же дрова. Съ сѣверо-востока, отъ Бѣлаго моря и тундръ, рвался къ Ладогѣ пронизывающій полярный вѣтеръ. Бушлатъ онъ пробивалъ насквозь. Но даже и бушлатъ плюсъ кожанка очень мало защищали наши коченѣющія тѣла отъ его сумасшедшихъ порывовъ. Временами онъ вздымалъ тучи колючей, сухой снѣжной пыли, засыпавшей лицо и проникавшей во всѣ скважины нашихъ костюмовъ, пряталъ подъ непроницаемымъ для глаза пологомъ сосѣднія зданія, электростанцію и прилѣпившуюся къ ней кабинку монтеровъ, тревожно гудѣлъ въ вѣтвяхъ сосенъ. Я чувствовалъ, что работу нужно бросать и удирать. Но куда удирать? Юра прыгалъ поочередно то на правой, то на лѣвой ногѣ, пряталъ свои руки за пазуху и лицо его совсѣмъ ужъ посинѣло...

Изъ кабинки монтеровъ выскочила какая-то смутная, завьюженная фигура, и чей-то относимый въ бурю голосъ проревѣлъ:

— Эй, хозяинъ, мальца своего заморозишь. Айдате къ намъ въ кабинку. Чайкомъ угостимъ...

Мы съ великой готовностью устремились въ кабинку. Монтеры — народъ дружный и хозяйственный. Кабинка представляла собою досчатую пристроечку, внутри были нары, человѣкъ этакъ на 10—15, стоялъ большой чисто выструганный столъ, на стѣнкахъ висѣли географическія карты — старыя, изодранныя и старательно подклеенныя школьныя полушарія, висѣло весьма скромное количество вождей, такъ сказать, — ни энтузіазма, но и ни контръ-революціи, вырѣзанные изъ какихъ-то журналовъ портреты Тургенева, Достоевскаго и Толстого — тоже изорванные и тоже подклеенные. Была полочка съ книгами — десятка четыре книгъ. Была шахматная доска и самодѣльные шахматы. На спеціальныхъ полочкахъ съ какими-то дырками были поразвѣшаны всякіе слесарные и монтерскіе инструменты. Основательная печурка — не жестяная, а каменная — пылала привѣтливо и уютно. Надъ ней стоялъ громадный жестяной чайникъ, и изъ чайника шелъ паръ.

Все это я, впрочемъ, увидѣлъ только послѣ того, какъ снялъ и протеръ запотѣвшія очки. Увидѣлъ и человѣка, который натужнымъ басомъ звалъ насъ въ кабинку — это оказался рабочій, давеча снабдившій насъ старорежимной пилой. Рабочій тщательно приперъ за нами двери.

— Никуда такое дѣло не годится. По такой погодѣ — пусть сами пилятъ, сволочи. Этакъ — былъ носъ, хвать — и нѣту... Что вамъ — казенныя дрова дороже своего носа? Къ чортовой матери. Посидите, обогрѣйтесь, снимите бушлаты, у насъ тутъ тепло.

Мы сняли бушлаты. На столѣ появился чаекъ — конечно, по совѣтски: просто кипятокъ, безъ сахару и безо всякой заварки... Надъ нарами высунулась чья-то взлохмаченная голова.

— Что, Ванъ Палычъ, пильщиковъ нашихъ приволокъ?

— Приволокъ.

— Давно бы надо. Погодка стоитъ, можно сказать, партейная. Ну, и сволочь же погода, прости Господи. Чаекъ, говоришь, есть. Сейчасъ слѣзу.

Съ наръ слѣзъ человѣкъ лѣтъ тридцати, невысокаго роста смуглый крѣпышъ съ неунывающими, разбитными глазами — чѣмъ-то онъ мнѣ напоминалъ Гендельмана.

— Ну, какъ вы у насъ въ гостяхъ — позвольте ужъ представиться по всей формѣ: Петръ Мироновичъ Середа, потомственный почетный пролетарій. Былъ техникомъ, потомъ думалъ быть инженеромъ, а сижу вотъ здѣсь. Статья 58, пунктъ 7 [7] Вредительство. , срокъ — десять, пять отсидѣлъ. А это, — Середа кивнулъ на нашего смѣшливаго рабочаго съ пилой, — это, какъ говорится, просто Ленчикъ. Ванъ Палычъ Ленчикъ. Изъ неунывающаго трудящаго классу. Пунктъ пятьдесятъ девять — три [8] Бандитизмъ. . А сроку всего пять. Повезло нашему Ленчику. Людей рѣзалъ, можно сказать, почемъ зря — а лѣтъ-то всего пять...

Ленчикъ запихнулъ въ печку полѣно — вѣроятно, нашей же пилки — вытеръ руку объ штаны.

— Значитъ, давайте знакомиться по всей формѣ. Только фамилія моя не Ленчикъ — Миронычъ — онъ мастеръ врать, — а Ленчицкій. Но для простоты обращенія — я и за Ленчика хожу... Хлѣба хотите?

Хлѣбъ у насъ былъ свой. Мы отказались и представились "по всей формѣ".

— Это мы знаемъ, — сказалъ Середа, — Мухинъ объ васъ уже все доложилъ. Да вотъ онъ, кажется, и топаетъ.

За дверью раздался ожесточенный топотъ ногъ, обивающихъ снѣгъ, и въ кабинку вошли двое: Мухинъ и какой-то молодой парнишка лѣтъ двадцати двухъ — двадцати трехъ. Поздоровались. Парнишка пожалъ намъ руки и хмыкнулъ что-то невразумительное.

— А ты, Пиголица, ежели съ людьми знакомишься, такъ скажи, какъ тебя и по батюшкѣ и по матушкѣ величать... Когда это мы тебя, дите ты колхозное, настоящему обращенію выучимъ. Былъ бы я на мѣстѣ папашки твоего званаго — такъ поролъ бы я тебя на каждомъ общемъ собраніи.

Мухинъ устало сложилъ свои инструменты.

— Брось ты, Ленчикъ, зубоскалить.

— Да, Господи-же, здѣсь однимъ зубоскальствомъ и прожить можно. Ежели бы мы съ Середой не зубоскалили бы и день и ночь — такъ ты бы давно повѣсился. Мы тебя, братокъ, однимъ зубоскальствомъ отъ петли спасаемъ... Нѣту у людей благодарности. Ну, давайте что ли съ горя чай пить.

Усѣлись за столъ. Пиголица мрачно и молчаливо нацѣдилъ себѣ кружку кипятку, потомъ, какъ бы спохватившись, передалъ эту кружку мнѣ. Ленчикъ лукаво подмигнулъ мнѣ: обучается, дескать, парень "настоящему обращенію". Середа полѣзъ на свои нары и извлекъ оттуда небольшую булку бѣлаго хлѣба, порѣзалъ ее на части и молча разложилъ передъ каждымъ изъ присутствующихъ. Бѣлаго хлѣба мы не видали съ момента нашего водворенія въ ГПУ. Юра посмотрѣлъ на него не безъ вождѣленія въ сердцѣ своемъ и сказалъ:

— У насъ, товарищи, свой хлѣбъ есть, спасибо, не стоитъ...

Середа посмотрѣлъ на него съ дѣланной внушительностью.

— А вы, молодой человѣкъ, не кочевряжтесь, берите примѣръ со старшихъ — тѣ отказываться не будутъ. Это хлѣбъ трудовой. Чинилъ проводку и отъ пролетарской барыни на чаекъ, такъ сказать, получилъ.

Монтеры и вообще всякій мастеровой народъ ухитрялись даже здѣсь, въ лагерѣ, заниматься кое-какой "частной практикой". Кто занимался проводкой и починкой электрическаго освѣщенія у вольнонаемныхъ — т.е. въ чекистскихъ квартирахъ, кто изъ ворованныхъ казенныхъ матеріаловъ мастерилъ ножи, серпы или даже косы для вольнаго населенія, кто чинилъ замки, кто занимался "внутреннимъ товарооборотомъ" по такой примѣрно схемѣ: монтеры снабжаютъ кабинку мукомоловъ спертымъ съ электростанціи керосиномъ, мукомолы снабдятъ монтеровъ спертой съ мельницы мукой — всѣ довольны. И всѣ — сыты. Не жирно, но сыты. Такъ что, напримѣръ, Мухинъ высушивалъ на печкѣ почти весь свой пайковый хлѣбъ и слалъ его, черезъ подставныхъ, конечно, лицъ, на волю, въ Питеръ, своимъ ребятишкамъ. Вся эта рабочая публика жила дружно и спаянно, въ "активъ" не лѣзла, доносами не занималась, выкручивалась, какъ могла, и выкручивала кого могла.