Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Въ "Динамо" было пусто. Только Батюшковъ со скучающимъ видомъ самъ съ собой игралъ на билліардѣ. Мое появленіе нѣсколько оживило его.

— Вотъ хорошо, партнеръ есть, хотите пирамидку?

Я пирамидки не хотѣлъ, было не до того.

— Въ пирамидку мы какъ-нибудь потомъ, а вотъ вы мнѣ пока скажите, кто собственно такой этотъ Медоваръ?

Батюшковъ усѣлся на край билліарда.

— Медоваръ по основной профессіи — одесситъ.

Это опредѣленіе меня не удовлетворяло.

— Видите ли, — пояснилъ Батюшковъ, — одесситъ — это человѣкъ, который живетъ съ воздуха. Ничего толкомъ не знаетъ, за все берется и, представьте себѣ, кое-что у него выходитъ...

Въ Москвѣ онъ былъ какимъ-то спекулянтомъ, потомъ примазался къ "Динамо", ѣздилъ отъ нихъ представителемъ московскихъ командъ, знаете, такъ, чтобы выторговать и суточными обѣды и все такое. Потомъ какъ-то пролѣзъ въ партію... Но жить съ нимъ можно, самъ живетъ и другимъ даетъ жить. Жуликъ, но очень порядочный человѣкъ, — довольно неожиданно закончилъ Батюшковъ.

— Откуда онъ меня знаетъ?

— Послушайте, И. Л., васъ же каждая спортивная собака знаетъ. Приблизительно въ три раза больше, чѣмъ вы этого заслуживаете... Почему въ три раза? Вы выступали въ спортѣ и двое вашихъ братьевъ: кто тамъ разберетъ, который изъ нихъ Солоневичъ первый и который третій. Кстати, а гдѣ вашъ средній братъ?

Мой средній братъ погибъ въ арміи Врангеля, но объ этомъ говорить не слѣдовало. Я сказалъ что-то подходящее къ данному случаю. Батюшковъ посмотрѣлъ на меня понимающе.

— М-да, немного старыхъ спортсменовъ уцѣлѣло. Вотъ я думалъ, что уцѣлѣю, въ бѣлыхъ арміяхъ не былъ, политикой не занимался, а вотъ сижу... А съ Медоваромъ вы споетесь, съ нимъ дѣло можно имѣть. Кстати, вотъ онъ и шествуетъ.

Медоваръ, впрочемъ, не шествовалъ никогда, онъ леталъ. И сейчасъ, влетѣвъ въ комнату, онъ сразу накинулся на меня съ вопросами:

— Ну, что у васъ съ Радецкимъ? Чего васъ Радецкій вызывалъ? И откуда онъ васъ знаетъ? И что вы, Федоръ Николаевичъ, сидите, какъ ворона на этомъ паршивомъ билліардѣ, когда работа же есть. Сегодня съ меня спрашиваютъ сводки мартовской работы "Динамо", такъ что я имъ дамъ, какъ вы думаете, что я имъ дамъ?

— Ничего я не думаю. Я и безъ думанья знаю.

Медоваръ бросилъ на билліардъ свой портфель.

— Ну вотъ, вы сами видите, И. Л., онъ даже вида не хочетъ дѣлать, что работа есть... Послалъ, вы понимаете, въ Ленинградъ сводку о нашей февральской работѣ и даже копіи не оставилъ. И вы думаете, онъ помнить, что тамъ въ этой сводкѣ было? Такъ теперь, что мы будемъ писать за мартъ? Нужно же намъ ростъ показать. А какой ростъ? А изъ чего мы будемъ исходить?

— Не кирпичитесь, Яковъ Самойловичъ, ерунда все это.

— Хорошенькая ерунда!

— Ерунда! Въ февралѣ былъ зимній сезонъ, сейчасъ весенній. Не могутъ же у насъ въ мартѣ лыжныя команды расти. На весну нужно совсѣмъ другое выдумывать... — Батюшковъ попытался засунуть окурокъ въ лузу, но одумался и сунулъ его въ медоваровскій портфель...

— Знаете что, Ф. Н., вы хорошій парень, но за такія одесскія штучки я вамъ морду набью.

— Морды вы не набьете, а въ пирамидку я вамъ дамъ тридцать очковъ впередъ и обставлю, какъ миленькаго.

— Ну, это вы разсказывайте вашей бабушкѣ. Онъ меня обставитъ? Вы такого нахала видали? А вы сами пятнадцать очковъ не хотите?

Разговоръ начиналъ пріобрѣтать вѣдомственный характеръ. Батюшковъ началъ ставить пирамидку. Медоваръ засунулъ свой портфель подъ билліардъ и вооружился кіемъ. Я, ввиду всего этого, повернулся уходить.

— Позвольте, И. Л., куда же вы это? Я же съ вами хотѣлъ о Радецкомъ поговорить. Такая масса работы, прямо голова кругомъ идетъ... Знаете что, Батюшковъ, — съ сожалѣніемъ посмотрѣлъ Медоваръ на уже готовую пирамидку, — смывайтесь вы пока къ чортовой матери, приходите черезъ часъ, я вамъ покажу, гдѣ раки зимуютъ.

— Завтра покажете. Я пока пошелъ спать.

— Ну вотъ, видите, опять пьянъ, какъ великомученица. Тьфу. — Медоваръ полѣзъ подъ билліардъ, досталъ свой портфель. — Идемте въ кабинетъ. — Лицо Медовара выражало искреннее возмущеніе. — Вотъ видите сами, работнички... Я на васъ, И. Л., буду крѣпко расчитывать, вы человѣкъ солидный. Вы себѣ представьте, пріѣдетъ инспекція изъ центра, такъ какіе мы красавцы будемъ. Закопаемся къ чертямъ. И Батюшкову не поздоровится. Этого еще мало, что онъ съ Радецкимъ въ теннисъ играетъ и со всей головкой пьянствуетъ. Если инспекція изъ центра...

— Я вижу, что вы, Я. С., человѣкъ на этомъ дѣлѣ новый и нѣсколько излишне нервничаете. Я самъ "изъ центра" инспектировалъ разъ двѣсти. Все это ерунда, халоймесъ.

Медоваръ посмотрѣлъ на меня бокомъ, какъ курица. Терминъ "халоймесъ" на одесскомъ жаргонѣ обозначаетъ халтуру, взятую, такъ сказать, въ кубѣ.

— А вы въ Одессѣ жили? — спросилъ онъ осторожно.

— Былъ грѣхъ, шесть лѣтъ...

— Знаете что, И. Л., давайте говорить прямо, какъ дѣловые люди, только чтобы, понимаете, абсолютно между нами и никакихъ испанцевъ.

— Ладно, никакихъ испанцевъ.

— Вы же понимаете, что мнѣ вамъ объяснять? Я на такой отвѣтственной работѣ первый разъ, мнѣ нужно классъ показать. Это же для меня вопросъ карьеры. Да, такъ что же у васъ съ Радецкимъ?

Я сообщилъ о своемъ разговорѣ съ Радецкимъ.

— Вотъ это замѣчательно. Что Якименко васъ поддержалъ съ этимъ дѣломъ — это хорошо, но разъ Радецкій васъ знаетъ, обошлись бы и безъ Якименки, хотя вы знаете, Гольманъ очень не хотѣлъ васъ принимать. Знаете что, давайте работать на пару. У меня, знаете, есть проектъ, только между нами... Здѣсь въ управленіи есть культурно-воспитательный отдѣлъ, это же въ общемъ вродѣ профсоюзнаго культпросвѣта. Теперь каждый культпросвѣтъ имѣетъ своего инструктора. Это же неотъемлемая часть культработы, это же свинство, что нашъ КВО не имѣетъ инструктора, это недооцѣнка политической и воспитательной роли физкультуры. Что, не правду я говорю?

— Конечно, недооцѣнка, — согласился я.

— Вы же понимаете, имъ нуженъ работникъ. И не какой-нибудь, а крупнаго масштаба, вотъ вродѣ васъ. Но, если я васъ спрашиваю, вы пойдете въ КВО...

— Ходилъ — не приняли.

— Не приняли, — обрадовался Медоваръ, — ну вотъ, что я вамъ говорилъ. А если бы и приняли, такъ дали бы вамъ тридцать рублей жалованья, какой вамъ расчетъ? Никакого расчета. Знаете, И. Л., мы люди свои, зачѣмъ намъ дурака валять, я же знаю, что вы по сравненію со мной мірового масштаба спеціалистъ. Но вы заключенный, а я членъ партіи. Теперь допустите: что я получилъ бы мѣсто инспектора физкультуры при КВО, они бы мнѣ дали пятьсотъ рублей... Нѣтъ, пожалуй, пятисотъ, сволочи, не дадутъ: скажутъ, работаю по совмѣстительству съ "Динамо"... Ну, триста рублей дадутъ, триста дадутъ обязательно. Теперь такъ: вы писали бы мнѣ всякія тамъ директивы, методически указанія, инструкціи и все такое, я бы бѣгалъ и оформлялъ все это, а жалованье, понимаете, пополамъ. Вы же понимаете, И. Л., я вовсе не хочу васъ грабить, но вамъ же, какъ заключенному, за ту же самую работу дали бы копѣйки. И я тоже не даромъ буду эти полтораста рублей получать, мнѣ тоже нужно будетъ бѣгать...