Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Медоваръ смотрѣлъ на меня съ такимъ видомъ, словно я подозрѣвалъ его въ эксплоатаціонныхъ тенденціяхъ. Я смотрѣлъ на Медовара, какъ на благодѣтеля рода человѣческаго. Полтораста рублей въ мѣсяцъ! Это для насъ — меня и Юры — по кило хлѣба и литру молока въ день. Это значитъ, что въ побѣгъ мы пойдемъ не истощенными, какъ почти всѣ, кто покушается бѣжать, у кого силъ хватаетъ на пять дней и — потомъ гибель.

— Знаете что, Яковъ Самойловичъ, въ моемъ положеніи вы могли бы мнѣ предложить не полтораста, а пятнадцать рублей, и я бы ихъ взялъ. А за то что вы предложили мнѣ полтораста, да еще и съ извиняющимся видомъ, я вамъ предлагаю, такъ сказать, встрѣчный промфинпланъ.

— Какой промфинпланъ, — слегка забезпокоился Медоваръ.

— Попробуйте заключить съ ГУЛАГомъ договоръ на книгу. Ну, вотъ, вродѣ: "Руководство по физкультурной работѣ въ исправительно-трудовыхъ лагеряхъ ОГПУ". Писать буду я. Гонораръ — пополамъ. Идетъ?

— Идетъ, — восторженно сказалъ Медоваръ, — вы, я вижу, не даромъ жили въ Одессѣ. Честное мое слово — это же вовсе великолѣпно. Мы, я вамъ говорю, мы таки сдѣлаемъ себѣ имя. То-есть, конечно, сдѣлаю я, — зачѣмъ вамъ имя въ ГУЛАГѣ, у васъ и безъ ГУЛАГа имя есть. Пишите планъ книги и планъ работы въ КВО. Я сейчасъ побѣгу въ КВО Корзуна обрабатывать. Или нѣтъ, лучше не Корзуна, Корзунъ по части физкультуры совсѣмъ идіотъ, онъ же горбатый. Нѣтъ, я сдѣлаю такъ — я пойду къ Успенскому — это голова. Ну, конечно же, къ Успенскому, какъ я, идіотъ, сразу этого не сообразилъ? Ну, а вы, конечно, сидите безъ денегъ?

Безъ денегъ я, къ сожалѣнію, сидѣлъ уже давно.

— Такъ я вамъ завтра авансъ выпишу. Мы вамъ будемъ платить шестьдесятъ рублей въ мѣсяцъ. Больше не можемъ, ей Богу, больше не можемъ, мы же за васъ еще и лагерю должны 180 рублей платить... Ну, и сыну тоже что-нибудь назначимъ... Я васъ завтра еще на столовку ИТР устрою [11] Столовая "инженерно-техническихъ работниковъ" — самая привиллегированная лагерная столовка, гдѣ кормятъ лучшихъ ударниковъ изъ числа инженеровъ и техниковъ. .

Весна 1934 года, дружная и жаркая, застала насъ съ Юрой въ совершенно фантастическомъ положеніи. Медоваръ реализовалъ свой проектъ: устроился "инспекторомъ" физкультуры въ КВО и мои 150 рублей выплачивалъ мнѣ честно. Кромѣ того, я получалъ съ "Динамо еще 60 рублей и давалъ уроки физкультуры и литературы въ техникумѣ. Уроки эти, впрочемъ, оплачивались уже по лагернымъ расцѣнкамъ: пятьдесятъ копѣекъ за академическій часъ. Полтинникъ равнялся цѣнѣ 30 граммъ сахарнаго песку. Питались мы въ столовой ИТР, въ которую насъ устроилъ тотъ же Медоваръ — при поддержкѣ Радецкаго. Медоваръ далъ мнѣ бумажку начальнику отдѣла снабженія ББК, тов. Неймайеру.

Въ бумажкѣ было написано: "инструкторъ физкультуры не можетъ работать, когда голодный"... Почему, "когда голодный, можетъ работать лѣсорубъ и землекопъ — я, конечно, выяснять не сталъ. Кромѣ того, въ бумажкѣ была и ссылка: "по распоряженію тов. Радецкаго"...

Неймайеръ встрѣтилъ меня свирѣпо:

— Мы только что сняли со столовой ИТР сто сорокъ два человѣка. Такъ что же, изъ-за васъ мы будемъ снимать сто сорокъ третьяго.

— И сто сорокъ четвертаго, — наставительно поправилъ я, — здѣсь рѣчь идетъ о двухъ человѣкахъ.

Неймайеръ посмотрѣлъ на одинаковыя фамиліи и понялъ, что вопросъ стоитъ не объ "ударникѣ", а о протекціи.

— Хорошо, я позвоню Радецкому, — нѣсколько мягче сказалъ онъ.

Въ столовую ИТР попасть было труднѣе, чѣмъ на волѣ — въ партію. Но мы попали. Было непріятно то, что эти карточки были отобраны у какихъ-то инженеровъ, но мы утѣшались тѣмъ, что это — не надолго, и тѣмъ, что этимъ-то инженерамъ все равно сидѣть, а намъ придется бѣжать, и силы нужны. Впрочемъ, съ Юриной карточкой получилась чепуха: для него карточку отобрали у его же непосредственнаго начальства, директора техникума, инж. Сташевскаго, и мы рѣшили ее вернуть — конечно, нелегально, просто изъ рукъ въ руки, иначе бы Сташевскій этой карточки уже не получилъ бы, ее перехватили бы по дорогѣ. Но Юрина карточка къ тому времени не очень ужъ была и нужна. Я околачивался по разнымъ лагернымъ пунктамъ, меня тамъ кормили и безъ карточки, а Юра обѣдалъ за меня.

Въ столовой ИТР давали завтракъ — такъ, примѣрно, тарелку чечевицы, обѣдъ — болѣе или менѣе съѣдобныя щи съ отдаленными слѣдами присутствія мяса, какую-нибудь кашу или рыбу и кисель. На ужинъ — ту же чечевицу или кашу. Въ общемъ очень не густо, но мы не голодали. Было два неудобства: комнатой "Динамо" мы рѣшили не воспользоваться, чтобы не подводить своимъ побѣгомъ нѣкоторыхъ милыхъ людей, о которыхъ я въ этихъ очеркахъ предпочитаю не говорить вовсе. Мы остались въ баракѣ, побѣгомъ откуда мы подводили только мѣстный "активъ", къ судьбамъ котораго мы были вполнѣ равнодушны. Впрочемъ, впослѣдствіи вышло такъ, что самую существенную помощь въ нашемъ побѣгѣ намъ оказалъ... начальникъ лагеря, тов. Успенскій, съ какового, конечно, взятки гладки. Единственное, что ему послѣ нашего побѣга оставалось, это посмотрѣть на себя въ зеркало и обратиться къ своему отраженію съ парой сочувственныхъ словъ. Кромѣ него, ни одинъ человѣкъ въ лагерѣ и ни въ какой степени за нашъ побѣгъ отвѣчать не могъ...

И еще послѣднее неудобство — я такъ и не ухитрился добыть себѣ "постельныхъ принадлежностей", набитаго морской травой тюфяка и такой же подушки: такъ все наше лагерное житье мы и проспали на голыхъ доскахъ. Юра нѣсколько разъ нажималъ на меня, и эти "постельныя принадлежности" не такъ ужъ и трудно было получить. Я только позже сообразилъ, почему я ихъ такъ и не получилъ: инстинктивно не хотѣлось тратить ни капли нервовъ ни для чего, не имѣвшаго прямого и непосредственнаго отношенія къ побѣгу. Постели къ побѣгу никакого отношенія и не имѣли: въ лѣсу придется спать похуже, чѣмъ на нарахъ...

...Въ части писемъ, полученныхъ мною отъ читателей, были легкіе намеки на, такъ сказать, нѣкоторую неправдоподобность нашей лагерной эпопеи. Не въ порядкѣ литературнаго пріема (какъ это дѣлается въ началѣ утопическихъ романовъ), а совсѣмъ всерьезъ я хочу сказать слѣдующее: во всей этой эпопеѣ нѣтъ ни одного выдуманнаго лица и ни одного выдуманнаго положенія. Фамиліи дѣйствующихъ лицъ за исключеніямъ особо оговоренныхъ — настоящія фамиліи. Изъ моихъ лагерныхъ встрѣчъ я вынужденъ былъ выкинуть нѣкоторые весьма небезынтересные эпизоды (какъ, напримѣръ, всю свирьлаговскую интеллигенцію), чтобы никого не подвести: по слѣдамъ моего пребываніи въ лагерѣ ГПУ не такъ ужъ трудно было бы установить, кто скрывается за любой вымышленной фамилій. Матеріалъ, данный въ этихъ очеркахъ, расчитанъ, въ частности, и на то, чтобы никого изъ людей, оставшихся въ лагерѣ, не подвести. Я не думаю, чтобы въ этихъ расчетахъ могла быть какая-нибудь ошибка... А оговорку о реальности даже и неправдоподобныхъ вещей мнѣ приходится дѣлать потому, что лѣто 1934 года мы провели въ условіяхъ, поистинѣ неправдоподобныхъ.