Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Я не очень ясно представляю себѣ, чѣмъ и какъ занята финская политическая полиція... Какой-то высокій, среднихъ лѣтъ, господинъ ошарашилъ меня вопросомъ:

— Ви членъ векапебе?

Слѣдующій вопросъ, заданный по шпаргалкѣ, звучалъ приблизительно такъ:

— Ви членъ мопръ, ви членъ оптете? — Подъ послѣднимъ, вѣроятно, подразумѣвалось "Общество пролетарскаго туризма", ОПТЭ.

Мы перешли на нѣмецкій языкъ, и вопросъ о моихъ многочисленныхъ членствахъ какъ-то отпалъ. Заполнили нѣчто вродѣ анкеты. Я попросилъ своего слѣдователя о двухъ услугахъ: узнать, что стало съ Борисомъ — онъ долженъ былъ перейти границу приблизительно вмѣстѣ съ нами — и одолжить мнѣ денегъ для телеграммы моей женѣ въ Берлинъ... На этомъ допросъ и закончился: На другой день въ каталажку прибылъ нашъ постоянный перевозчикъ на мотоциклѣ въ сопровожденіи какой-то очень дѣлового вида "нейти", такой же чистенькой и новенькой, какъ и всѣ прочія. "Нейти", оказывается, привезла мнѣ деньги: телеграфный переводъ изъ Берлина и телеграмму съ поздравленіемъ. Еще черезъ часъ меня вызвали къ телефону, гдѣ слѣдователь, дружески поздравивъ меня, сообщилъ, что нѣкто, именующій себя Борисомъ Солоневичемъ, перешелъ 12 августа финскую границу въ районѣ Сердоболя... Юра, стоявшій рядомъ, по выраженію моего лица понялъ, въ чемъ дѣло.

— Значитъ, и съ Бобомъ все въ порядкѣ... Значитъ, всѣ курилки живы. Вотъ это классъ! — Юра хотѣлъ было ткнуть меня кулакомъ въ животъ, но запутался въ телефонномъ проводѣ. У меня перехватило дыханіе: неужели все это — не сонъ?..

9-го сентября 1934 года, около 11 часовъ утра, мы въѣзжали на автомобилѣ на свою первую буржуазную квартиру... Присутствіе г-жи М., представительницы русской колоніи, на попеченіе и иждивеніе которой мы были, такъ сказать, сданы финскими властями, не могло остановить ни дружескихъ изліяній, ни безпокойныхъ вопросовъ: какъ бѣжали мы, какъ бѣжалъ Борисъ, и какъ это все невѣроятно, неправдоподобно, что вотъ ѣдемъ мы по вольной землѣ и нѣтъ ни ГПУ, ни лагеря, ни Девятнадцатаго квартала, нѣтъ багровой тѣни Сталина и позорной необходимости славить геніальность тупицъ и гуманность палачей...

Въ той массѣ писемъ, которыми бомбардируютъ насъ читатели со всѣхъ концовъ міра, все чаще повторяется запросъ къ брату: а что-же сталось съ третьимъ "совѣтскимъ мушкетеромъ" — Борисомъ, то-есть со мной... Мой братъ Иванъ, авторъ книги "Россія въ концлагерѣ", рѣшилъ не излагать самъ исторію моего побѣга, а такъ сказать, просто передалъ перо мнѣ.

Предлагаемый читателямъ разсказъ является заключительной главой моей книги "Молодежь и ГПУ" и печатается здѣсь почти безъ измѣненій.

Въ качествѣ нѣкотораго предисловія, я въ нѣсколькихъ словахъ сообщу, какъ проходила моя "единоличная" эпопея послѣ разставанія съ братомъ въ Подпорожьи.

Санитарный городокъ прожилъ недолго. Прежде всего ГУЛАГ не слишкомъ ласково отнесся къ мысли концентрировать "отбросы лагеря" — инвалидовъ и слабосильныхъ — въ одномъ мѣстѣ, вдобавокъ недалеко отъ желѣзной дороги и судоходной рѣки. Къ тому же академикъ Графтіо, строитель гидростанціи № 2, предъявилъ претензіи на бараки Погры для своихъ рабочихъ. Словомъ, сангородокъ, не безъ содѣйствія лирической mademoiselle Шацъ, былъ раскассированъ, а я переброшенъ въ столицу "королевства Свирьлага" — Лодейное Поле.

Съ тѣхъ поръ, какъ Императоръ Петръ строилъ тамъ свои ладьи — сирѣчь, флотъ — этотъ городокъ мало выросъ: въ немъ была не больше 10.000 жителей, и назвать его городомъ можно было лишь при сильномъ напряженіи фантазіи.

На окраинѣ этого городка былъ расположенъ лагерный пунктъ съ 3.000 "невольныхъ" жителей.

И вотъ туда-то начальникомъ санитарной части и былъ назначенъ я, и вотъ оттуда-то въ одинъ день съ братомъ я и бѣжалъ изъ "счастливѣйшей родины самыхъ счастливыхъ людей во всемъ мірѣ и его окрестностяхъ"...

Въ своей медицинской дѣятельности много мнѣ пришлось видѣть такихъ оборотныхъ сторонъ лагерной жизни, которыя лучше бы никому не видѣть... Если удастся — я разскажу объ этихъ сторонахъ... Здѣсь же моя тема — это только побѣгъ, historia drapandi — тотъ самый "драпежъ", о которомъ сейчасъ снится съ холоднымъ потомъ, а вспоминается съ гордостью и смѣхомъ...

Третій разъ... Неужели судьба не улыбнется мнѣ и на этотъ разъ?..

И я обводилъ "послѣднимъ взглядомъ" проволочные заборы лагеря, вооруженную охрану, толпы голодныхъ, измученныхъ заключенныхъ, а въ головѣ все трепетала и билась мысль:

— Неужели и этотъ побѣгъ не удастся?

Хорошо запомнился мнѣ этотъ день... Ночью меня будили "только" два раза — къ самоубійцѣ и тяжело больному. Рано утромъ привели маленькаго воришку — почти мальчика, лѣтъ 14, который пытался бѣжать въ сторону Ленинграда и былъ пойманъ собаками ищейками: тѣло и кожа висѣли клочьями... Ну, что-жъ, можетъ быть, завтра и меня приведутъ въ такомъ видѣ... Б-р-р-ръ...

День проходилъ какъ во снѣ. Къ побѣгу все было готово, и нужно было ждать вечера. Изъ самой ограды лагеря я долженъ былъ выйти налегкѣ. Всѣ свои запасы для длительнаго похода я хранилъ въ аптечкѣ спортивнаго стадіона, въ мѣшечкахъ и пакетахъ съ надписями: "Venena" съ черепомъ и скрещенными костями. А свои запасы я собиралъ нѣсколько мѣсяцевъ, урывая отъ скуднаго пайка, требуя для "медицинскаго анализа" продукты изъ складовъ и столовыхъ. И для 2-3 недѣль тяжелаго пути у меня было килограмма 4 макаронъ, кило три сахару, кусокъ сала и нѣсколько сушеныхъ рыбъ... Какъ-нибудь дойду!..

Прежде всего нужно было выйти изъ ограды лагеря такъ, чтобы не возбудить подозрѣній. Я, какъ докторъ, пользовался нѣкоторыми возможностями покидать лагерь на нѣсколько часовъ, но для успѣшности побѣга нужно было обезпечить себѣ большую свободу дѣйствій. Нужно было, чтобы меня не начали искать въ этотъ вечеръ.

Случай помогъ этому.

— Вамъ телеграмма, докторъ, — сказалъ, догнавъ меня, санитаръ, когда я по досчатому мостку черезъ болото шелъ въ амбулаторію.

Я безпокойно развернулъ листокъ. Телефонограмма за нѣсколько часовъ до побѣга не можетъ не безпокоить...

"Начальнику Санитарной Части, д-ру Солоневичу. Предлагается явиться сегодня, къ 17 часамъ на стадіонъ Динамо.

Начальникъ Административнаго Отдѣла Скороскоковъ".

На душѣ посвѣтлѣло, ибо это вполнѣ совпадало съ моими планами.

Въ 4 часа съ санитарной сумкой, спокойный съ виду, но съ сильно бьющимся сердцемъ, я торопливо направлялся къ пропускнымъ воротамъ лагеря.

— Вамъ куда, докторъ? — лѣниво спросилъ сидѣвшій въ дежурной комнатѣ комендантъ.

Увидавъ его знакомое лицо, я облегченно вздохнулъ: этотъ не станетъ придираться. Не разъ, когда ему нужно было вступать въ дежурство, а изо рта широкой струей несло виннымъ перегаромъ, я выручалъ его ароматическими средствами изъ аптеки. Этотъ изъ простой благодарности не будетъ ни задерживать, ни торопиться доносить, что такой-то заключенный не прибылъ во время. А для меня и каждая задержка, и каждый лишній часъ — вопросъ, можетъ быть, жизни и смерти...