Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Какимъ маленькимъ кажется это разстояніе на картѣ! А въ жизни — это настоящій "крестный путь"...

Впереди передо мной былъ трудный походъ — километровъ 250 по прямой линіи. А какая можетъ быть "прямая линія", когда на пути лежатъ болота, считающіяся непроходимыми, когда впереди дикіе, заглохшіе лѣса, гдѣ сѣть озеръ переплелась съ рѣками, гдѣ каждый клочекъ удобной земли заселенъ, когда мѣстное населеніе обязано ловить меня, какъ дикаго звѣря, когда мнѣ нельзя пользоваться не только дорогами, но и лѣсными тропинками изъ-за опасности встрѣчъ, когда у меня нѣтъ карты и свой путь я знаю только оріентировочно, когда посты чекистовъ со сторожевыми собаками могутъ ждать меня за любымъ кустомъ...

Легко говорить — "прямой путь!"

И все это одному, отрываясь отъ всего, что дорого человѣческому сердцу — отъ Родины, отъ родныхъ и любимыхъ.

Тяжело было у меня на душѣ въ этотъ тихій іюльскій вечеръ...

Идти ночью съ грузомъ по дикому лѣсу... Кто изъ охотниковъ, военныхъ, скаутовъ не знаетъ всѣхъ опасностей такого похода? Буреломъ и ямы, корни и суки, стволы упавшихъ деревьевъ и острые обломки скалъ — все это угрозы не меньше, чѣмъ пуля сторожевого поста... А вѣдь болѣе нелѣпаго и обиднаго положенія нельзя было и придумать — сломать или вывихнуть себѣ ногу въ нѣсколькихъ шагахъ отъ мѣста побѣга...

При призрачномъ свѣтѣ луны (полнолуніе тоже было принято во вниманіе при назначеніи дня побѣга) я благополучно прошелъ нѣсколько километровъ и съ громадной радостью вышелъ на обширное болото. Идти по нему было очень трудно: ноги вязли до колѣнъ въ мокрой травѣ и мхѣ. Кочки не давали упора, и не разъ я кувыркался лицомъ въ холодную воду болота. Но скоро удалось приноровиться, и въ мягкой тишинѣ слышалось только чавканье мокраго мха подъ моими ногами, каждый шагъ которыхъ удалялъ меня отъ ненавистной неволи.

Пройдя 3-4 километра по болоту, я дошелъ до лѣса и обернулся, чтобы взглянуть въ послѣдній разъ на далекій уже городъ. Чуть замѣтные огоньки мелькали за темнымъ лѣсомъ на высокомъ берегу Свири, да по-прежнему паровозные гудки изрѣдка своимъ мягкимъ, протяжнымъ звукомъ нарушали мрачную тишину и лѣса, и болота.

Невольное чувство печали и одиночества охватило меня.

Боже мой! Какъ могло случиться, что я очутился въ дебряхъ карельскихъ лѣсовъ въ положеніи бѣглеца, человѣка "внѣ закона", котораго каждый долженъ преслѣдовать и каждый можетъ убить?

За что разбита и смята моя жизнь? И неужели нѣтъ идей жизни, какъ только по тюрьмамъ, этапамъ, концлагерямъ, ссылкамъ, въ побѣгахъ, опасностяхъ, подъ постояннымъ гнетомъ, не зная дома и семьи, никогда не будучи увѣреннымъ въ кускѣ хлѣба и свободѣ на завтра?

Неужели не дико то, что только изъ любви и преданности скаутскому братству, только за то, что я старался помочь молодежи въ ея горячемъ стремленіи служить Родинѣ по великимъ законамъ скаутизма, — моя жизнь можетъ быть такъ исковеркана?

И неужели не было иного пути, какъ только, рискуя жизнью, уйти изъ родной страны, ставшей мнѣ не матерью, а мачехой?

Такъ, можетъ быть, смириться? Признать несуществующую вину, стать соціалистическимъ рабомъ, надъ которымъ можно дѣлать любые опыты фанатикамъ?

Нѣтъ! Ужъ лучше погибнуть въ лѣсахъ, чѣмъ задыхаться и гнить душой въ странѣ рабства. И пока я еще не сломанъ, пока есть еще силы и воля, надо бѣжать въ другой міръ, гдѣ человѣкъ можетъ жить свободно и спокойно, не испытывая гнета и насилія.

Вопросъ поставленъ правильно. Смерть или свобода? Третьяго пути не дано... Ну, что-жъ!

Я сжалъ зубы, тряхнулъ головой и вошелъ во мракъ лѣсной чащи.

Сѣверная лѣтняя ночь коротка. Уже часа черезъ два стало свѣтать, и я шелъ все увѣреннѣе и быстрѣе, торопясь какъ можно дальше уйти отъ проволоки концентраціоннаго лагеря.

На пути къ сѣверу лежали болота, лѣса и кустарники. Идти пока было легко. Ноги, какъ говорятъ, сами собой двигались, какъ у вырвавшагося на свободу дикаго звѣря. И я все ускорялъ шагъ, забывъ объ отдыхѣ и пищѣ.

Но вотъ почва стала повышаться, и въ серединѣ дня я услышалъ невдалекѣ удары топора. Вслушавшись, я замѣтилъ, что удары раздаются и сбоку. Очевидно, я попалъ на участокъ лѣсозаготовокъ, гдѣ работаютъ заключенные, подъ соотвѣтствующей охраной. Отступать назадъ было опасно, сзади все-таки могла быть погоня съ собаками изъ города. Нужно было прорываться впередъ.

Я поднялъ капюшонъ моего плаща, прикрѣпилъ впереди для камуфляжа большую еловую вѣтку, которая закрывала лицо, и медленно двинулся впередъ, сожалѣя, что у меня теперь нѣтъ морского бинокля и провѣренной дальнобойной малокалиберной винтовки, отобранной въ прошломъ году при арестѣ. Съ ними было бы много спокойнѣй.

Думалъ ли я, что навыки веселыхъ скаутскихъ лѣсныхъ игръ окажутся для меня спасительными въ этомъ опасномъ походѣ?

И я медленно крался впередъ, пригибаясь къ землѣ, скользя отъ дерева къ дереву и притаиваясь у кустовъ.

Вотъ что-то мелькнуло впереди. Я замираю за кустомъ. Говоръ, шумъ шаговъ... Темныя человѣческія фигуры показались и скрылись за деревьями. Опять ползкомъ впередъ... Неуклюжій плащъ, тяжелая сумка, еловая вѣтка — мѣшаютъ и давятъ. Горячее солнце печетъ и сіяетъ, потъ заливаетъ глаза, рой комаровъ гудитъ у лица, руки исцарапаны при ползаніи, но напряженіе таково, что все это не замѣчается.

Все дальше и дальше, зигзагами обходя опасныя мѣста, гдѣ рубили лѣсъ, выжидая и прячась, бѣгомъ и ползкомъ, почти теряя надежду и опять ободряясь, я счастливо прорвался черезъ опасную зону и опять вышелъ къ болоту.

Первое лѣсное препятствіе было обойдено. Правда, мои слѣды могла еще почуять сторожевая собака и догнать меня, но, на мое счастье, къ вечеру небо покрылось тучами и началъ накрапывать дождикъ — другъ всякой пугливой и преслѣдуемой лѣсной твари. Дождь уничтожилъ запахъ моего слѣда, и теперь я уже не боялся погони изъ города или лѣсозаготовительнаго пункта.

Этотъ дождикъ порвалъ послѣднюю нитку моей связи со старымъ міромъ. Теперь я былъ заброшенъ совсѣмъ одинъ въ дебри тайги и болотъ и предоставленъ только своимъ силамъ и своему счастью...

"Теоретически" плохо было мнѣ спать въ эту ночь: дождевыя капли монотонно барабанили по моему плащу, пробираясь сквозь вѣтки ели, снизу просачивалась влага почвы, въ бокъ кололи всякіе сучки и шишки — костра я, конечно, не рѣшался разводить. Но вопреки всему этому спалъ я превосходно. Первый сонъ на свободѣ — это ли не лучшее условіе для крѣпкаго сна?

Часа черезъ 3-4 стало разсвѣтать и, несмотря на дождь, я бодро выступилъ въ походъ. Тяжелый, набухшій плащъ, оттягивающая плечи сумка, мокрая одежда, насосавшіеся влаги сапоги — все это отнюдь не дѣлало уютной моей прогулки, но, несмотря на все это, километры откладывались за спиной вполнѣ успѣшно.